Говорят, дикие животные, если поселить их в большой по меркам людей, но маленькой в сравнении с целым лесом клетке, начинают сходить с ума и двигаться, как механические игрушки с бесконечным заводом, по одной и той же траектории. Цзинь Гуаншань однажды видел такую сумасшедшую белку: она носилась кругами безостановочно и даже предложенные лакомства не отвлекали ее от этого занятия. Последние дни сходство с белкой ощущалось удивительно остро: мысли метались по кругу, не в силах его разомкнуть. Если у севера есть что-то, о чем орден Вэнь не знает - тайное оружие, еще более тайное знание, секретные техники Гусу... Если Вэнь Жохань после всего, что было, не поверит никаким словам... Если Не Минцзюэ не на что рассчитывать, кроме собственного отчаяния... Если, если, если... Глава ордена Цзинь не мог перестать думать о тысяче и одной вероятности, ведущих в бездну его самого и весь орден.

Благодарение Небесам, отступила изнурительная жара, и небо над Башней золотого цилиня укутали рассеивающие солнечный свет серебристые облака. К вечеру Цзинь Гуаншань решил, что так дальше жить нельзя, и приказал подать в одну из восточных гостиных вина. Сладкий рисовый напиток скрашивал речи трех советников, одного из которых глава Цзинь усадил играть с ним в сянци, а двое других продолжали упорно выражать беспокойство сложившейся политической обстановкой. Партию Гуаншань к собственному неудовольствию проиграл, по традиции выслушал разбор своих ошибок - советник был много его старше, помнил главу Цзинь еще младшим молодым господином, до последнего пытался наставлять, но после очередной ссоры получил позволение делать это только после сянци, а в иное время не спорить с главой ордена и не открывать рот, пока не спросят.

Мысли обратились от политики к более лиричной области. Гуаншань вспомнил отчего-то деву Цзян, которую привез с собой его сын, рассеянно подумал, что сам в возрасте Цзысюаня не обратил бы на такую деву внимания, да и сын, кажется, до недавнего времени ее не слишком жаловал. Но дева к досаде мадам Цзинь намеревалась отдать то ли сердце, то ли клановую гордость ордену Цинхэ Не.

- Хватит политики и игр на сегодня, - глава Цзинь махнул рукой, отпуская советников. - И позовите сюда Цзинь Цзысюаня, - это уже было сказано слугам. Череда поклонов замерцала перед глазами отблесками света на золотых одеждах.

- Садись, Цзысюань, - глава Цзинь оценил роскошный наряд наследника, отметил с усмешкой, что волосы у того еще не высохли до конца - что ж, сам он после такого путешествия, которое пришлось пережить Цзысюаню, наверное, поселился бы в купальне на пару недель. Глупы те, кто говорит, что роскошь ведет только к праздности и лени, это ее отсутствие заставляет думать лишь о том, где добыть еды и как не умереть от холода. Даже в ордене Лань, известном своей аскетичностью, число слуг едва ли не превышает число адептов, и заклинатели в белом тратят время на медитацию чтение и музыка, а никак не на стирку и штопанье одежды. - Я вдруг подумал, что последнее время мы едва общались, а скоро на это и вовсе не останется времени. Вечера настраивают на сентиментальный лад, - Гуаншань усмехнулся и покачал головой - прозвучало как оправдание. Как будто для того, чтобы хотеть поговорить с собственным сыном, нужен как-то особенный повод. - Сыграем партию? - он, не дожидаясь ответа, начал выставлять со своей стороны фигуры из черного нефрита с золотыми иероглифами, Цзысюаню остался белый нефрит и киноварь. - Налейте молодому господину вина! - слуги, умеющие становиться заметными, только когда звучал приказ, поспешно поставили перед юношей чашу и наполнили ее. - Твой ход первый.

Не сказать, чтобы у Гуаншаня были какие-то особые планы на этот разговор с сыном. Было приятно видеть наследника, читать по его лицу, что он рад приглашению и игре, что старается выглядеть серьезным и не показывать эту радость. Глава Цзинь великодушно сделал вид, что не замечает ничего этого, поводил рукой над рядом черных фишек, выбирая, какой ход сделать, но решил начать с самого классического, которым принято открывать партию, когда только учишься играть черными фишками. В Башне золотого цилиня молодых господ в возрасте около десяти лет заставляли заучивать рисунки классических партий - как и стратегем их было тридцать шесть, каждая партия отражала суть стратегемы: так наставник Гуаншаня, ставший, разумеется и наставником Цзысюаня, когда настало время обучать наследника, прививал им искусство войны. Глава Цзинь с любопытством ждал, узнает ли сын начало движения фишек и последует ли за ним: эта партия вела к победе киновари.

- Что ты думаешь об отъезде девы Цзян, Цзысюань? - невзначай поинтересовался он, тоже отпивая вино. - Меня, признаться, удивила родившаяся между вами привязанность. Помнится, ты никогда не был доволен выбором невесты и радовался расторжению помолвки.

- Как тебе могло прийти такое в голову? - насмешливо упрекнул сына Гуаншань. - Мне казалось, твоя мать повторила это за сегодняшний день бессчетное количество раз: мы были бы рады принимать Цзян Янли и ее брата в гостях столько, сколько бы она пожелала оставаться. Но по какому-то загадочному стечению обстоятельств дева Цзян оказалась невестой главы ордена Не и предпочитает во время стоящей на пороге войны быть рядом со своим женихом. Весьма странная история! - глава Цзинь кивнул довольно, отмечая сделанный Цзысюанем ход и радуюсь хотя бы такой ничтожной возможности понять дру друга без слов. Его следующий ход нарушал схему и на первый взгляд казался совершенно бесполезным, если не рискованным.

- Не могу сказать, что одобряю манеру принимать столь спешные решения. И удивлен, что твоя бывшая невеста не сказала тебе. Разве что в Цинхэ ее ведет лишь долг...

Цзинь Гуаншаню, признаться, с самого начала не нравилась заключенная помолвка. Он бы предпочел породниться с орденом Вэнь - почти двадцать лет назад еще не было ни одного довода против этого союза, кроме, разве что, отсутствия у Вэнь Жоханя родных дочерей. Этот аргумент и использовала мадам Цзинь, когда настаивала на том, что их сын может быть обручен только с дочерью главы ордена, и непременно великого, а никак не с племянницей или двоюродной сестрой. Такая дева в поколении Цзысюаня была только одна, а нежная дружба матерей этих детей, иногда напоминавшая клубок смертельно ядовитых змей, была не той силой, с которой даже самый смелый и отчаянный мужчина был бы готов сразиться. В смелости Гуаншань не подозревал себя никогда.

Наследник выглядел растерянным и обиженным. Как отец Гуаншань не хотел быть тем человеком, который принесет Цзысюаню настолько неприятную новость - лучше бы дева Цзян сказала обо всем сама, и, быть может, у нее нашлись бы какие-то объяснения или слова утешения. Как глава ордена в крайне неоднозначной политической позиции он был доволен тем, как случайно выстроились в удачную комбинацию фишки на доске для го. Во что бы ни играл Гуаншань, странная многоцветная партия в его голове не прерывалась ни на минуту.

- Не исключаю, что глава Не мог быть излишне категоричен в разговоре с девой Цзян, а ведь он старше и говорил от имени ее отца. Как бы она могла отказаться? Их отъезд назначен на утро - если снова не случится чего-нибудь непредвиденного - ты еще успеешь попрощаться и объясниться. Но лучше, все же, не прямо сейчас, - предупреждая естественный для юноши порыв заметил глава Цзинь. - Плохой год и плохой лунный месяц для ночных визитов к чужим невестам.

Глава Цзинь кивнул и сделал следующий ход, снова довольно неосторожный и как будто случайный. Так можно было бы играть вообще не думая о ходе партии и двигая нефритовые фишки наугад. Он выпил вина и довольно долго молчал, прежде чем ответить на вопрос Цзысюаня.

- Видишь ли, дорогой сын, все намного сложнее. Когда мне было лет семь, у меня никак не получалось научиться летать на мече. И тогда наш с тобой общий наставник взялся учить меня жонглировать. Над тобой он, кажется, так не издевался, да и с мечом у тебя отношения сразу были намного лучше. Когда ты жонглируешь, ты все время держишь в воздухе несколько норовящих упасть предметов, и при этом должен сам не потерять равновесие. Твоя помолвка - еще один шарик, который может сбить с их траекторий все остальные или наоборот помочь выровнять их движение. Война начинается, как ты сам сказал, и кроме прочего, мне важно и чтобы между нами не было лишних ссор и разногласий. Если бы я не смог переубедить тебя - не просто заставить согласиться со мной, а сделать так, чтобы ты действительно понял и принял мое решение, я бы придумал, как обернуть эту помолвку с несчастной девушкой, потерявшей семью, нам всем на пользу. Но, да, в нынешней ситуации это стало бы еще одной головной болью, и хотя я не был против пребывания Цзян Янли в Башне золотого цилиня, я не огорчен ее завтрашним отъездом.

Гуаншань не выказал удивления, услышав такой внезапный вопрос Цзысюаня, но с ответом снова не торопился. Его взгляд приковала к себе игра света на фарфоровых стенках чашечки, наполненной вином. Все роковые страсти в его жизни сосредоточились в одном человеке, а женщина, о которой он думал дольше, чем живет поставленный в вазу цветок пиона, была только одна, и на ней главе Цзинь повезло жениться, еще не зная, какое огромное и важное место она займет в его жизни и какая на самом деле это большая удача. Как бы он поступил, если бы Сяоли не нуждалась в нем? Правда была в том, что Гуаншань не знал отказов и за единственным исключением отвечал на чувства, а не ждал ответа на свои. Когда он обращал внимание на очередную красавицу, не было сомнений, что она упадет к его ногам - днем раньше или днем позже. До этого вечера он как будто не задумывался, что может быть иначе - у кого-то другого, менее знатного, богатого, красивого, но только не у него самого и не у его наследника. Его слова о том, что деву Цзян мог вести долг, были искренними - разве можно было предпочесть Не Минцзюэ, грубого, начисто лишенного изысканности, обладающего известным по всей Поднебесной дурным нравом, идеальному во всех отношениях молодому господину ордена Цзинь. И что же делать, если мальчика это, и правда, задевает?

- Бывают женщины исключительные, как твоя матушка, Цзысюань. Быть может, если бы мы не поженились раньше, чем познакомились, мне бы и не удалось завоевать ее сердце, - глава Цзинь покачал головой, смеясь. - Но других таких я не знаю. Сердце юной девы легко завоевать, а многие мнимые отказы - только кокетство. Особенно если после них у того, кому отказали, еще остаются какие-то сомнения в сердечных склонностях девы. Мне сложно понять твое увлечение Цзян Янли. Чем она так хороша?

Отредактировано Цзинь Гуаншань (2020-04-22 02:06:35)

- Что-то! - насмешливо фыркнул Гуаншань, непринужденно отвечая на ход сына - фишки на доске пока даже близко не подходили друг к другу, словно стремились и с той, и с другой стороны сохранить равенство позиций. Глава Цзинь начал пить раньше, чем Цзысюань, так что и его изысканная - или изощренная - официальность немного отступила, оставляя место не очень-то ценимым в Ланьлине эмоциям. - И что же это? Смелость? Преданность? Воля? Ум? Не подумай, что я отказываю деве Цзян хоть в чем-то из перечисленного, мы с ней для этого недостаточно близко знакомы, но как можно... хм... оценить сокровище, если даже не можешь вполне описать его? - мужчина укоризненно покачал головой. - Надеюсь, в разговорах со своим нежным лотосом ты более поэтичен, Цзысюань.

Бесхитростная честность сына умиляла. Гуаншаню даже захотелось сочувственно погладить мальчика по голове - кажется, он делал так пару раз, когда тому было лет шесть.

- Ну, ничего, если боги будут милостивы к нам всем, ты еще сможешь исправиться. Не с этой девой, так с другой, - глава Цзинь искренне верил, что чем страдать по утраченному, лучше просто убедить себя, что оно на самом деле никогда и не было тебе нужно. Хотя состояние сына тревожило: - Или ты не видишь рядом с собой никого другого и это на всю жизнь? - в его годы, конечно, любая влюбленность на всю жизнь и следующие девять перерождений минимум, сомнений в ответе у Гуаншаня не было, но предыдущую неаккуратную реплику надо было как-то сгладить. - Послушай, Цзысюань... кхм... ведь когда ты учился в Облачных глубинах ты, кажется, тоже был влюблен? - и, кажется, это была не дева - воздух в Гусу, что ли, такой особенный?.. Гуаншань и сам неудачно влюблялся, пока был на обучении в самом благочестивом ордене Поднебесной, но благодарение небесам, кроме поэтических воспоминаний из того чувства не вышло ничего.

Цзинь Гуаншань только растерянно моргнул на такую бурную реакцию сына - никаких скрытых смыслов в его вопросе для разнообразия не было: о том, что любовь была несчастной, он не знал, а обвинять сына в том, в чем и сам не был безгрешен - вот уж глупость! Время, когда наследники великих орденов обучались у наставника Цижэня было еще одним мутным пятном в памяти главы Цзинь, похоже, что-то там было такое, о чем неплохо бы помнить, но увы... Он вздохнул и разлил остатки вина из кувшинчика себе и Цзысюаню.

- Ну-ну, не сердись, - проговорил он примирительно. - Я не собирался ни в чем тебя обвинять.

Глава Цзинь нахмурился, подумав вдруг, что, возможно, рассказать сыну о причине многих его странностей и многих их ссор - не такая уж плохая идея. В конце концов, а если, и правда, война не обойдет Ланьлин стороной? Если с ним самим что-то случится? Кому-то же должно достаться это сомнительное наследие...

- Да-да, - рассеянно согласился Гуаншань. Странная идея продемонстрировать старый скелет в шкафу на некоторое время захватила его мысли. В конце концов, если события пойдут совсем не так, как хотелось бы, этим можно будет объяснить и дружбу с Вэнь Жоханем. По спине пробежал холодок - необъяснимое чувство тревоги и неправильности. Будь глава Цзинь более искушен в практиках самосозерцания, он, наверное, смогу бы определить причину: хотя бы что-то, идея, принцип, человек, жизни любого совершенствующегося должно стоять выше заботы о собственном благополучии. Но глава Цзинь не был достаточно просветлен, поэтому только допил залпом вино, прогоняя внезапный озноб, и вернулся взглядом и мыслями к Цзысюаню.

- Как мало мы знаем друг о друге, если задуматься, - с усмешкой проговорил он. - Боюсь, становиться хорошим отцом уже поздно. Я хотел, раз уж мы говорим сегодня так откровенно, показать тебе одну вещь, Цзысюань, - Гуаншань внимательно ловил изменения в выражении лица и взгляде сына. Вещь - Тень - появилась в его жизни, когда наследнику было около четырех лет. Можно было бы обвинить во всем Вэнь Жоханя, обучавшего молодого главу Цзинь техникам, которые не принято называть вслух среди заклинателей, но тот честно предупреждал, что Гуаншань еще слишком неопытен, чтобы делать что-то самостоятельно. Кто же в молодости прислушивается к подобным советам? - Я был не намного старше тебя, когда столкнулся с этим впервые. И все, что я смог сделать тогда, это запереть то существо...

Цзинь Гуаншань решил, что показать - гораздо проще, чем пытаться сбивчиво и невнятно что-то объяснять. Ему несвойственно было теряться в обращении со словами, но тут он просто не знал нужных. Первая встреча с Тенью закончилась тем, что тогда еще молодой глава Цзинь сумел запереть ее в огромном, с две ладони величиной, изумруде, который его прапрадеду подарил индийский царь во время путешествия будущего двенадцатого главы ордена Цзинь по землям к западу от Поднебесной. Кажется, это был подарок за спасение от птицы-людоеда, чьи "крылья застилали солнце, а взмах их сдвигал с мест луну и звезды"... Сам он после этого приходил в себя еще неделю, потратив тогда, кажется, всю ци, что у него была. Возле почерневшего камня мужа нашла Цзинь Сяоли. По счастью, она умела не задавать лишних вопросов, не сомневаться и делать то, что нужно сделать, даже в самых безумных и непростых ситуациях. Явившись, Тень попыталась завладеть телом Гуаншаня, хотя в описании печати, которую он составлял тщательно и долго, говорилось, что призванная темная энергия обретет форму и подчиниться воли того, кто эту форму создал. Вероятно, воли главы Цзинь оказалось недостаточно...

Гуаншань поднялся из кресла и жестом позвал Цзысюаня следовать за ним. Они прошли в соседнюю комнату, из нее потайным ходом, спрятанным за павлониевыми панелями, украшающими стену, - до кабинета главы Цзинь. Стену справа от стола с четырьмя сокровищами кабинета занимало большое овальное зеркало, странно мутное по сравнению с другими до блеска отполированными и точными, как рука искуснейшего художника, зеркалами в Башне золотого цилиня. Гуаншань сложил из пальцев несложную печать, поверхность зеркала пошла рябью, как вода на сильном ветру, и пропала, открывая проход в спрятанное за зеркалом помещение. Секретные комнаты не были такой уж редкостью в Поднебесной, кроме огромного изумруда, стоящего на возвышении в серебряной клетке, по прутьям которой то и дело пробегали алые искры, в этой не было ничего необычного.

- Клетка удерживает ее, но не полностью. Эта... сущность имеет определенное влияние на меня. До недавнего времени оно было очень слабым.

Когда-то Гуаншань часами сидел напротив заключенного в клетку изумруда в позе для медитации и смотрел в темноту внутри него - только чтобы перестать хоть немного бояться ее и начать, наконец, спать по ночам. Клетку изготовили в ордене Вэнь - самый странный из возможных подарков одного главы ордена другому. Но пока серебряная ограда не появилась, глава Цзинь не был готов даже оказаться в одном помещении с корчащимся комком темноты за прозрачными зелеными стенами. Сейчас вид камня вызывал привычное раздражение, но уже не рождал ни малейшего трепета. За почти два десятка лет можно привыкнуть к чему угодно.

Стройной версии о происхождении Тени, достаточно хорошо искажающей действительность, но не отрицающей факты, Гуаншань не заготовил весь разговор был импровизацией (признаться, не вполне трезвой к тому же), так что паузу, предшествующую ответу, пришлось скрыть за строгим и драматичным взглядом, адресованным Цзысюаню.

- Скорее всего это проклятие, которое по каким-то неизвестным мне причинам, обрело собственную волю и форму. Увы, не так уж сложно представить, что кто-то мог желать мне зла настолько сильно, чтобы прибегнуть к темным искусствам, - например, на эту роль подошла бы какая-нибудь из многочисленных покинутых обладательниц жемчужной броши и обещаний по числу жемчужин в украшении, женщины ведь куда менее избирательны в средствах, когда речь заходит о чувствах. - Проклятие должно было убить меня, но было недостаточно сильным или не слишком искусным. Впрочем, достаточно для того, чтобы его нельзя было уничтожить совсем, - еще одна пауза, Гуаншань протянул руку и кончиком пальца коснулся клетки, черное пятно прижалось к грани камня, пытаясь дотянуться до человека. - Иногда... я не вполне принадлежу себе. Это нельзя назвать безумием или одержимостью. Просто вместо того, чтобы являть миру то, что хочется, я становлюсь куда злее, чем обычно. Как если бы полностью терялся самоконтроль и проявлялось только все самое плохое, - это как раз было чистой правдой. Сами по себе дурные или порочные поступки не смущали Гуаншаня - только то, что он не мог в полной мере отдавать себе в них отчет. - Рассказать об этом любому, кроме тех, кому я доверяю абсолютно, значило бы отказаться от титула главы ордена Ланьлин Цзинь.

- Камень хранится здесь почти шестнадцать лет. С осени четвертого года, - у той осени было такое хорошее начало! Сяоли была поглощена заботой об их маленьком сыне, сам Гуаншань - только начавшейся дружбой с Верховным заклинателем, хризантемы и астры цвели особенно пышно, а гадатели обещали теплую зиму, обильные дожди и богатый урожай.

Глава Цзинь был доволен сложной игрой чувств, которую видел на лице сына. Как вышло, что Цзысюань, хоть и был избалованным и заносчивым, все же не стал испорченным во всех смыслах и сохранил всю эту чистоту и искренность? Как будто они с женой, сами рано утратив эти качества, берегли наследника от того, с чем рано или поздно придется столкнуться будущему главе ордена. Честность не помогает выживать и тем более обеспечивать жизнь и благоденствие многих зависящих от тебя людей. Цзысюаню по всей видимости предстояло если не уничтожить, то в корне изменить все, что строил его отец. Хорошо, если это произойдет нескоро.

- По всему выходит, что власть проклятия тем сильнее, чем меньше душевного покоя. Поэтому я и рассказываю все это тебе сейчас. Дальше будет только тяжелее - и хуже. От меня зависит многое, а с этим... кто-то еще должен знать, что не по своей воле я могу совершить нечто ужасное. Если ты не сможешь мне помешать, то, может быть, хотя бы сможешь простить.