- Превзошел себя, как и всегда, - ответил Хуайсан. Они оба рассыпали вокруг немало бисера - в похвалах, в скрытых угрозах и не менее скрытых ответах на угрозы, в обещаниях, которым обоюдно не сбыться, и бусинок стало так много, что можно поскользнуться, упасть, рассадить лоб или свернуть шею. Чего только не случается с людьми, когда они неосторожно ступают на чужие мечты?
- Благодарю тебя за тонкую работу.
В глазах Мэн Яо, как в волчьей яме, свет оставался, наткнутый на невидимые колья, приобретал желтый, янтарный, медовый оттенок. Вот сейчас это было видно ясно - и сродство с отцом, и отцовская осторожная хитрость, и что-то еще, что-то, в самом деле, новое, неизведанное. Стена безразличия, о которую, как о сколотые резцы, остро запинался язык. Шевельнешь неосторожно, и полный рот крови.
Хуайсан еще раз провел по волосам ладонью, гребнем пальцев зацепил еще вчера свалявшийся в мочало конец хвоста. Как же отросли с момента, когда отсек их саблей брата, стоя под вишней? Как же все они, наверное, разом выросли, и брат (до бесконечных пределов, ограниченных только небосклоном - где-то там, далеко, даже запаха дома в воздухе не уловить, оставленный возлюбленный родственник всегда приобретает стать великана из сказок, в той же степени увеличиваясь, в которой растет тоска), и он, и эта вот молодая лиса, и вишня - цела ли она еще? Или осенние ветры поломали?
- Боюсь, без тебя мне совершенно не справиться. Были моменты, когда хотелось попросить Куайтуя взять нож и откромсать. Иные узлы проще разрубить, правда? Раз, и готово, и совсем не требует внимания. Но что прикажете делать с ними потом, с разрубленными?
Ветер завыл громче, а Мэн Яо заговорил, уже ни капли не таясь. Часть его слов, самые концы, крошечные интонации пропадали в начавшейся метели, но только так, как пропадает грудь юной девицы, прикрытая свободными одеждами - появляясь лишь очевиднее от сокрытия. Снежинки пролетали справа, слева от плеч Мэн Яо, чем не роскошный плащ из серебра, только не его это цвет, совсем не его.
- Благодарю тебя за столь откровенное заявление, Мэн-сюн. Что до рукавов, самое страшное, что можно там спрятать - это руки. Тут, думаю, мне стоит внимательно следить за твоими, я ведь уже не успеваю за скоростью, с которой ты расставляешь фишки. Позволь мне белые, ты ведь уступишь первый ход такому неумелому игроку? Я расскажу еще одну коротенькую сказку, Мэн-сюн, о том, как палочки вообразили себя солдатами, посеребрились, собрались на войну и утащили с собой миску, которую объявили женой. Да только на смотре новобранцев строгий командующий выбранил их и отчитал - палочкам и мискам место на кухне. Надеюсь, ты понимаешь, что смысл притчи далек от попыток тебя оскорбить. Я ведь согласен быть миской. Дело только в том, что кем бы мы себя не вообразили, пока Нечистая Юдоль крепко стоит на своем фундаменте, решать о роли, положении и возможности каждого будет наш командующий. Ты делаешь мне предложение, которого я пока совсем не могу понять, но если приму, каковы будут гарантии, что он их примет? Ты говоришь, что наши конфликты пусты, но как может быть иначе, если подушка его мала, и делить с ним ее может только один человек? Прости мне эту грубость, но вопрос достаточно прост и груб. Даже если ты готов ввести мудрейшую классификацию и разделить всех наложников известной нам персоны на состоящих с ним в родственных отношениях, равных, помогающих со счетами, случайных, нарисованных тончайшей кистью из шерсти верблюда и принадлежащих Императору, и даже если я соглашусь на одно положение и с радостью признаю всех других, подав тебе руку примирения, он, узнав об этом, в лучшем случае расхохочется и выставит кого-нибудь одного вон. А в худшем еще и с полным чувства пинком. Понимаешь ли ты мои опасения?