Подходил к концу сезон хлебных дождей. Пионы едва начали приоткрывать тугие шары бутонов, не явив еще все свое великолепие. Ломкие ветки вишневых кустов темнели росчерками туши: листьям было рано родиться, а белый цвет облетел, оставив лишь одинокие белые искорки. Вишни высадили вокруг Благоуханного дворца по капризу Цзинь Лиоян, матери Гуаншаня: во всем, что окружало ее, супруга главы ордена стремилась явить оригинальность. Разве вся Поднебесная не любуется яркими цветами мэйхуа, распускающимися еще до того, как сойдет снег? Разве может госпожа ордена Цзинь любоваться тем же, чем и вся Поднебесная? Невысокие кустики тщательно подстригали, чтобы даже в весенние дни они радовали глаз изяществом формы...

Цзинь Гуаншаню казалось, что и супругу для него матушка выбрала, как эти вишни, необычную, такую, чтобы пышное сватовство поразило маленький клан, а скромная дева, не знающая роскоши и даже несколько месяцев спустя не привыкшая к праздной и приятной жизни в Башне золотого цилиня, стала редким и удивительным сокровищем в коллекции диковинок. Пожалуй, нежностью облика и пока еще едва скрытой под позолотой непосредственностью Сяоли напоминала эти самые вишни.

Хотя, конечно же, невесту для наследника, а, вернее, клан, с которым предстоит заключить брачный союз, выбирал глава ордена, а не его жена. Вот только посвящать сына в причины такого выбора он не стал. "Она не похожа на тех, с кем ты привык проводить время. Будь почтителен и заботлив", - вот и все, что сказал отец о предстоящей свадьбе. Что ж, Гуаншань был послушным сыном, и ни на брачном пиру, ни позже, на устланном алым шелками ложе, ни словом, ни жестом, ни взглядом не дал супруге понять, что представления не имеет, как устроить в своей жизни место для нее. Друзья, развлечения, музыка, танцы и пение красавиц, чья кожа сладко пахла орхидеями, стихи и книги, упражнения с мечом и веером, беседы с наставником, радости, горести, мимолетные влюбленности - в жизни Цзинь Гуаншаня ни в чем не было недостатка. Разве что порой ему не хватало если не любви, то хотя бы внимания отца, но в этом он не признавался даже самому себе...

И как же быть, если вдруг твоя жизнь оказывается связана с чьей-то еще? Продолжать жить, как и раньше, а с момента появления на свет наследника - как будто жены не существует вовсе? Это казалось молодому господину ордена Цзинь редкой пошлостью. К тому же ему хотелось, чтобы молодая жена любила его - любила, принимала, ждала, радовалась встречам и огорчалась расставаниям. Разве можно иначе терпеть человека подле себя? Родители научили его, что такое отношение не дается даром.

- Я искал тебя, моя госпожа, - он церемонно поклонился в ответ. - Слуги сказали, ты часто прогуливаешься в этой части садов. Подумалось вдруг, ведь мы женаты уже почти два месяца, но почти не проводили время наедине. Я лишь могу надеяться на твою доброту и понимание, хотя мне и нет прощения: стоило бы пренебречь всеми делами ради беседы с тобой. Этим утром я понял это вдруг так ясно! - складная вычурная речь прервалась, Гуаншань взглянул на Сяоли насмешливо и будто бы чуть смущенно. - Прогуляемся к прудам? Я приказал через четверть часа приготовить нам чай в беседке на острове. Ты уже бывала там?

Порыв ветра прошелестел похоже на чужие шаги, тронул золотые украшения в прическе молодой госпожи. Подвески отозвались мелодичным звоном, смешливым эхом вторя словам девушки - или выдавая ее собственный не прозвучавший смех? Речи Сяоли были неглупы и складны, так нижут ажурные бусы из мелкого речного жемчуга. И даже обмолвка о простых вольностях не испортила общего узора. Хотя бы не восторженная дура, потерявшая голову от золотого блеска новых одежд, уже неплохо!..

- Тебе предстоит стать госпожой великого ордена, милая Сяоли. Надеюсь, Небеса подарят моему отцу долгие годы жизни и процветания, но все же... И тогда покрывал станет еще больше. Главное научиться непринужденно их носить.

Озера находились в ивовой роще в северной части садов, и Гуаншань вел молодую супругу туда, выбирая живописные безлюдные дорожки. Когда она дотронулась до парчового рукава, он улыбнулся и шевельнул рукой в ответ. Такая непривычная мимолетность!.. Вот молодой господин чуть замедлил шаг, наклонился и коснулся кончиками пальцев белого цветка, будто бы случайно выросшего в шаге от деревянного настила.

- Чем-то напоминает тебя. Цветы распускаются в отведенное им время, но чтобы оценить красоту некоторых нужно особое внимание - или счастливая случайность. И раз пока покрывала еще не стали твоей привычкой, расскажи мне о себе? Как прошло твое детство? Какие книги ты читала? Какому рукоделию училась с радостью, а не по долгу благородной девицы? Или моя госпожа предпочитала более мужские занятия?..

Гуаншань пошел дальше, не сомневаясь, что девушка последует за ним. Он пока ни разу не смотрел на нее достаточно долго, чтобы изучить и запомнить черты - только на свадьбе, но девы в красных покрывалах и с выбеленными лицами больше похожи на кукол, чем на самих себя. Это удовольствие было отложено до прихода в беседку, а пока ровные шаги, приятный голос, узор слов...

Цзинь Гуаншань вполуха слушал трогательный, полный тепла и тихой ностальгии рассказ. Питать к кому-то неподдельный интерес - совсем не то, что он умел, но он знал и как приятно людям - тем более не избалованным вниманием - говорить о себе, и как заданные даже вскользь вопросы могут создать иллюзию сближения. Нужно будет попросить жену сыграть на цине - ему лично, наедине, ей должно это польстить. Звуки цитры напоминали молодому господину Цзинь времена обучения в Облачных глубинах и царящую там тоску, но благородных дев не обучают игре на заходящейся рыданиями пипе, такую музыку принято слушать не во дворцах и храмах, а в домах, украшенных совсем другими цветами...

Гуаншань нахмурился на встречный вопрос, хотя он и был закономерен. Рассказывать о себе ему отчего-то не нравилось. Истинные причины были просты - к восемнадцати годам он не отличился ничем, заслуживающим гордого упоминания: фехтовал и стрелял из лука хуже многих, демонстрировал знания, подобающие наследнику ордена, но не способные впечатлить взыскательного экзаменатора, неплохо рисовал и писал сносные стихи. Обо всем этом с легкостью можно было говорить витиевато и хвастливо, но на языке оставалось горькое послевкусие - ложь, даже настолько неосознанная, отравляла.

- Твой рассказ столь ярок, молодая госпожа Цзинь! Я как будто увидел те места и сцены из твоего детства наяву. Боюсь, мне не хватит слов, чтобы мой ответ не выглядел теперь блекло. Мою жизнь ты можешь видеть, вот она, вокруг - он обвел рукой пышный садовый пейзаж. - Нет нужды перечислять, что составляет дни наследника одного из великих орденов, ты, вероятно, знаешь это и сама, а многое вскоре увидишь своими глазами. Сейчас более прочего меня увлекает каллиграфия. Старинный стиль хорош, когда исполнен киноварью и золотом, к тому же мои скромные упражнения радуют матушку - одним из них она даже украсила свои покои. Что до последнего твоего вопроса... верность и преданность, вот то, чего я жду от тебя. Но разве об этом нужно говорить вслух?

Беседу прервал многоголосый смех. Очередной поворот дорожки вывел молодую пару к площадке, засыпанной белым кварцевым песком. На ней четверо девушек в ярких нарядах, слишком легких и легкомысленных для весны, играли с воланом. Их лица были покрыты слоем косметики, превращавшим девушек в кукольно-красивых близняшек: одинаковые изогнутые лунным серпом брови, алые губы, соперничающие в совершенстве формы с красивейшими цветами, золотая краска на веках.

- Ах, молодой господин Цзинь! Куда же вы пропали? Ваш отец совсем не оставляет вам свободного времени? Мы не видели вас уже три дня! Мы скучали! Вы присоединитесь к нашей игре? Без вас совсем не так весело! Принести вам фруктов и вина, молодой господин Цзинь? - девушки щебетали, перебивая друг друга и заглушая своим щебетом ласковые звуки сада. Сяоли они будто бы не замечали, лишь одна из них бросила на нее холодный и недобрый взгляд.

- В другой раз, милые девы, - показалось, или в голосе Гуаншаня тенью скользнули сожаление и раздражение? - Теперь мое время занимают не только отец с матушкой.

- Какая жалость! Что же, мы будем ждать! Приходите, когда окончательно заскучаете, молодой господин Цзинь! Не забывайте нас!

- Идем, - Гуаншань кивнул жене на теряющуюся в тени деревьев дорожку. - Если мы задержимся, чай успеет остыть, - ни упрека за такую невежливость в адрес молодой госпожи, ни требований загладить грубость не прозвучало.

Гуаншань торопился уйти от полянки с белым песком - чтобы ни супруга, ни юные девы не сказали лишнего, чтобы разговор не превратился в ссору, чтобы не рассыпалась на осколки мимолетная и иллюзорная гармония. Его бы вполне устроило то положение вещей, при котором разные части его жизни просто не имеют шансов пересечься и никогда не нужно отвечать на вопрос, где и с кем он был и кто или что занимает его мысли. Брак не допускал такой герметичности - но, кажется, имел другие преимущества? Он с удивлением выслушал просьбу жены, прячущую в себе обиду и злость - ему ведь не показалось? По губам скользнула довольная улыбка: что ж, если эту часть сохранения собственной гордости Сяоли готова взять на себя, пусть будет так. В конце концов женщине виднее, какую плату попросить за укол золотой шпилькой, а он сам оставит себе утешение и пострадавшей, и расплатившейся сторон.

- Госпожа моя, - с ласковой улыбкой ответил он, - в этом доме не принято, чтобы мужчины вмешивались в дела женской половины. Если матушка позволит, ты как будущая хозяйка Башни золотого цилиня можешь распоряжаться всеми и всем в южных покоях дворца, - юг, сторона феникса, отводилась женщинам, драконий восток - мужчинам, запад белого тигра - воинам ордена, а север черной черепахи - гадателям и мудрецам; так уже триста лет была устроена резиденция ордена Цзинь. Была и какая-то легенда о расположении покоев, но Гуаншань плохо помнил ее. Как будто бы основатель ордена оскорбил в свое время даоса из древнего монастыря, и тот в свойственной мудрым даосам манере наложил на него проклятие-зарок: пока четыре части не встанут на свои места, центральному столпу падать снова и снова. И первые главы ордена чуть ли не каждый год вынуждены были перестраивать дворец - башня рушилась раз за разом, погребая под обломками стен строителей и слуг. После, кажется, на ночных охотах были добыты великие звери: алая птица, лазоревая змея, белый тигр и черная змея. Легенды не сходились во мнении о том, чьи же кости лежали в основании самой башни: не то пятый глава ордена пожертвовал собой, не то убил старшего сына, не то явился древний цилинь, избравший это место, чтобы уснуть вечным сном. Больше всего в ордене Цзинь, конечно, любили последний вариант - благословение императорского зверя дорогого стоило. Гуаншань мало верил в такие истории и, если бы пришлось говорить честно, сказал бы, что все это красивая выдумка, нужная, только чтобы придать традиции больше веса. Что же, хорошо, когда есть те, кто способен сочинить сказку, в которую будут верить несколько сотен лет подряд.

- Искусство чайной церемонии не настолько сложно, чтобы требовать присутствия слуг. я попросил лишь подготовить все в беседке, чтобы мы могли провести время вдвоем. Рад слышать, что в этом наши желания совпадают.

Пруды были полностью рукотворными и представляли собой несколько разного размера водоемов, соединенных каналами, спрятанными в коридорах из склонившихся друг к другу ив. В прозрачной воде сверкали красно-золотыми и черными спинами карпы, на поверхности покачивались крупные лотосы. Гуаншань выбрал для чаепития островок, перейти на который можно было по выгнутом дугой мостику. Сколь романтичны ни были лодки, катание на них требовало слишком многих лишних манипуляций - и непременного присутствия того, кто будет лодкой управлять. Сам молодой господин Цзинь не замечал слуг - разве что хорошеньких служанок - но успел заметить, что его супруга пока этому не научилась. Он подал Сяоли руку, чтобы помочь подняться на мостик.

- Этот остров - насыпной, как, впрочем, и все остальные, а воду в озера привозили в гигантских бочках из Желтой реки, - рассказывал Гуаншань, пока они шли по мосту и дальше к беседке. - Если взглянуть с высоты, видно, что силуэт озер и каналов складывается в подобие иероглифа "вода", шуй. Есть - как это лучше назвать? - традиция, в которой Великим орденам приписывают стихии круга У-син, и обычно Ланьлин Цзинь связывают с землей. Около ста лет назад госпожа ордена Цзинь, Цзинь Дандан, моя прабабка, решила, что одна только стихия не может существовать в полноте и гармонии, и приказала украсить территории при Башне знаками прочих стихий. На площадке перед главной лестницей светильники выставлены так, чтобы складываться в "огонь". Там, где тренируются адепты, выстроена высокая железная ограда, иероглиф "металл" повторяется в ней несколько тысяч раз. А дереву посвящена целая роща - там с помощью проволок ветви деревьев направлены под такими углами, чтобы в иероглиф превращалось каждое. Сейчас об этом редко вспоминают - тогда некоторые ордена сочли подобное обращение с неофициальными, но все же связанными с ними символами оскорбительным для себя. Было принесено много извинений, несколько десятков лет все эти площадки и рощи даже называли по именам Великих орденов, чтобы превратить оскорбление в чествование. Вот, смотри, среди изображений животных встречаются сандаловые пластины с изображением "шуй", - Гуаншань указал на плоский круг из зеленого сандала. - Вряд ли кто-то еще тебе об этом расскажет - мне в библиотеке случайно попались записи, сделанные Цзинь Дандан. Она была странной женщиной, увлекалась даосской алхимией и мечтала найти иной способ обрести бессмертие, без долгого и строгого самосовершенствования. Табличка в храме предков говорит, что все же не нашла... - речь молодого господина Цзинь стала более свободной и менее вычурной.: его порадовало, что случайная встреча с совершенно лишними в этом дне девами не привела к ссоре, и то, о чем он рассказывал и в самом деле было ему интересно. Главное, не упоминать, что именно он искал в библиотеке, когда наткнулся на этот безобидный текст...

В беседке он, как и собирался, наконец надолго остановил взгляд на лице супруги. Красота Цзинь Сяоли была из тех ее разновидностей, о которых пишут грустные стихи весенними вечерами за чаем, вдыхая аромат жасмина. Она не сводила с ума и не кружила голову, но будто заставляла вглядываться в себя, замечать детали. Вот из-под белил чуть просвечивает красная родинка на скуле, а в темных глазах вокруг зрачка на солнце поблескивают рыжеватые искры. Молодой господин Цзинь довольно улыбнулся, ласково тронул скрытое рукавом запястье супруги в тот момент, когда она закончила разливать горячую воду первый раз.

- Скоро будет большой турнир по образу Ночной охоты, его проводит орден Не. Думаю, будет правильно, если моя госпожа отправится туда со мной. Путешествие и зрелище, я надеюсь, развлекут тебя, а мне будет приятно знать, что кому-то из зрителей, кроме матери, небезразлична моя судьба, - он насмешливо прищурился. Турниры не были любимым развлечением Гуаншаня - никогда не удавалось подняться выше четвертого места, отец считал это позором и после мог неделю ни слова не говорить наследнику. Присутствие молодой жены едва ли скрасит очередное поражение, но матушка повезет Сяоли в Не так или иначе, и пусть лучше приглашение она услышит от мужа. - Что же до прочих моих занятий... я охотно покажу тебе мои скромные опыты в каллиграфии. Занятия с наставником скучны и однообразны, и при том отнимают большую часть дня, но я спрошу у него позволения для тебя присутствовать на них время от времени.

Гуаншань с поклоном принял пиалу и вдохнул цветочный, чуть пряный запах. Чай, названный именем железной бодхисаттвы, источал ароматы гиацинтов, нарциссов и карамельно-сладких цветов персика. Говорят, персиками пахнет от тех, кто влюблен. А еще пишут в малоизвестной книги, что рассматривающая звуки мира Гуаньинь в одном из своих воплощений дарила любовью мужчин, а после смерти тело ее обратилось в золото и пахло драгоценным агаром. Какое же количество бесполезных глупостей может запомнить человек! Если кожа Сяоли и пахла чем-то, они сидели слишком далеко друг от друга, чтобы молодой господин Цзинь мог уловить этот запах. Речи их обоих были безупречны, а жесты красивы - и в безупречности своей мир превращался в застывшую картину тушью. Гуаншань протянул руку, коснулся золотой подвески на одной из заколок жены, обвел кончиками пальцев линию волос на высоким чистым лбом - ни одна прядка не выбивает из прически, интересно, ее научили этому дома, среди стальных трав, или настолько безукоризненной заведенную для сына и наследника куклу сделала матушка и ее бесконечные и очень умелые служанки? Гуаншань не любил кукол, они напоминали мертвецов.

- Я хочу сделать тебе какой-нибудь подарок, Сяоли. Только не говори, что тебя порадует все, что угодно. Чего тебе не хватает здесь, что, может быть, было в твоем родном доме? - он убрал руку и прикрыл на секунду глаза. - Подумай, а я пока расскажу тебе о великих орденах. Орден Цзинь с момента своего основания и до того, как орден унаследовал мой прапрадед, вел завоевательную политику. Так мы стали владеть почти самыми обширными землями в Поднебесной. В последние годы, правда, больше всего земель и кланов объединил орден Вэнь. Это заслуга главы ордена, Вэнь Жоханя, Верховного заклинателя. Цзинь же теперь если и воюет, то только оказывая кому-то из других орденов поддержку. Мудрое управление землями преумножает наше богатство, а оно в свою очередь служит залогом процветания и дружбы с другими орденами. Отец более всего дружен с главой ордена Не, хоть тот и намного его моложе. К верховному заклинателю он относится с большим почтением... - Гуаншань осекся, не зная, как правильно продолжить. Глава ордена Цзинь никогда не демонстрировал антипатии к главе Вэнь, но по интонациям и случайно оброненным словам можно было понять, что предпочел бы видеть над ними всеми другого человека. Наследник Цзинь ничего не знал о причинах такого отношения - сопровождать отца на советах ему пока не было позволено, приходилось собирать картину действительности по крупицам из сплетен и подслушанных разговоров старших. На его вопросы охотно отвечал один только наставник Син, но наставник мог лишь предполагать и строить теории, зная немногим больше, чем молодой господин. - Матушка рассказывала, - сменил тему Гуаншань, - что отец мечтал о брачном союзе с Цзянами, но в нашем поколении ни у них, ни у нас нет дочерей. Пожалуй, - добавил он лукаво, - я рад, что это так. Ты знаешь, наверное, что у меня было три старших брата, но все они погибли. Впрочем, это грустная история, к чему я вообще об этом вспомнил... С молодым господином Цзян мы давно знакомы и приятельствуем, думаю, он будет рад представить тебя супругу. И после, если ты захочешь, можно будет пригласить их в гости или отправиться в Пристань лотосов.

Чай в пиале остыл, запах цветов ушел в приторные ноты солодки, Гуаншань поторопился выпить золотистый настой и вернуть пиалу на чайную доску. В пруду с плеском ударил хвостом по поверхности воды крупный карп.

- У тебя будет много возможностей познакомиться с высокопоставленными заклинателями, госпожа моя, - улыбнулся Гуаншань. - Эта весна какая-то удивительно тихая. Но скоро начнутся Ночные охоты, турниры, Благоуханный дворец начнет проводить приемы, которыми так славен. Матушке понадобится твоя помощь, и я уверен, что ты достойно проявишь себя. Рассудительность твоих слов только подтверждает мою уверенность, чему я несказанно рад, - молодой господин Цзинь действительно был приятно удивлен: в его молодой жене поэтичность и наивность сочетались с видимым даже через вуаль приличий характером С одной стороны это сулило ему некоторые проблемы - от привычных вольностей придется отказаться или хотя бы сделать так, чтобы о них было сложно узнать, с другой стороны - могло так оказаться, что девочка из маленького клана оказалась бы глупой, обидчивой и отягощенной романтическими представлениями о браке и вечной любви, которая, видимо, рождается в тот момент, когда на головы супругам кладу красные покрывала. Что может быть ужаснее жизни, когда единственное, что вы можете - обменяться вежливыми приветствиями?

- В моем детстве, лет пятнадцать назад, в саду был такой павильон, бабушка держала в нем соловьев, и, говорят, когда-то в нем даже жила чудом изловленная птица бийняо. Соловьев выпустили в день похорон бабушки. Они еще несколько лет жили в саду, а потом не то улетели, не то тоже умерли, - Гуаншань относился к смерти людей, животных, растений легко и равнодушно. По-настоящему жаль ему было только второго старшего брата, погибшего от ран, полученных на ночной охоте в схватке с пещерным гулем. С братом они всегда проводили вместе много времени, и пока того безуспешно пытались лечить лучшие лекари и целители Поднебесной, Гуаншань просиживал часами у его постели, рассказывал что-то веселое и глупое или читал вслух книги. Ему было двенадцать тогда, а брату едва исполнилось шестнадцать. Все остальные приходили и уходили, появляясь в непосредственно в его жизни так же часто, как те самые соловьи в саду, которых услышишь за весь год дюжину раз, но даже не сможешь разглядеть в тени листьев магнолии. - Я прикажу слугам изловить для тебя в лесах певчих птиц и отремонтировать старый павильон, сейчас он весь зарос лианами. Что же до гардероба... признаться, я не знаю, как это принято на женской половине. Ко мне обычно портных приглашает матушка. В Башне, знаешь ли, не принято сомневаться в безупречности ее вкуса, - молодой человек рассмеялся. - Интересно, будут ли так же говорить о тебе через много лет?

Порыв ветра пустил рябь по серебристой глади воды и всколыхнул шелковые занавеси, надежно отгораживающие беседку от внешнего мира. Ветер принес запах весенних цветов и мокрой земли, ощущение свежести и обещание нового начала. Поздней весной, казалось бы, уже раскрылись, налившись яркой зеленью, все листья, и явили безмятежному синему небу свои яркие краски цветы, которым дОлжно под лучами солнца цвести, радуя глаз, или дать плоды. Но на любом дереве есть бутон, который распускается позднее остальных. Многочисленные нравоучительные истории говорят о том, что такой цветок будет самым красивым. Гуаншаню всегда казалось, что даже самый внимательный художник попросту не разглядит это чудо в переплетении веток и листьев. Их с Сяоли разговор уместно было бы сравнить с таким цветков, но красота случайности мимолетна, а совершенство создается только искусством тысячекратных повторений: в бою, в любви, в направленных друг на друга взглядах. Любой порыв угаснет, самые нежные лепестки облетят, пышное лето сменится осенними холодами - выточенное из нефрита острым резцом совершенство линий будет услаждать взгляд в любое время года.

- Я никогда не загадывал далеко вперед, как будет складываться моя жизнь, - задумчиво проговорил молодой господин Цзинь. - И, пожалуй, рад тому, что теперь мне не придется думать об этом в одиночестве, - если он и лукавил в этих ласковых словах, то совсем немного, очарованный сейчас трепетом черных ресниц и сквозящей в каждой фразы молодой жены готовностью посвятить себя ему: учиться, нравиться, верить, принимать. В каждом взгляде родителей он привык читать, особенно ясно после смерти старших братьев, что он, младший сын, недостаточно хорош и хоть и не наносит оскорбления гордости великого клана, вряд ли преумножит ее. Наследником его сделала безысходность, окончательно настигшая отца полтора года назад. Тогда же Гуаншаня спешно отправили учиться в Облачные глубины, строго наказав сделать все, чтобы стать достойным и хотя бы не намного хуже лучших. И вот теперь появилась Сяоли, которая каждым словом и жестом превозносила его. Или так казалось. Или в это очень хотелось верить.

- Мне нравятся птицы. Хорошо, что они снова будут жить в этом саду, - он улыбнулся мягко, погладил запястье супруги. Не вести себя с ней так, как он привык, не означает же вообще ее не касаться? Они провели вместе брачную ночь, но та ночь больше напоминала продолжение утомительного свадебного ритуала и каждый из них тогда словно был один, хотя молодой господин Цзинь и старался проявить всю возможную нежность и внимательность, чтобы не оскорбить целомудрие супруги. Он помнил тени от черных ресниц на выбеленных щеках, прохладу кожи и чуть заметно дрожащие губы. - Моя госпожа позволит сегодня вечером придти в ее покои? - не было необходимости спрашивать, он мог бы в любой момент воспользоваться своим законным правом, но очень хотелось услышать "Да". - Там я и дам тебе свое обещание.

- О, - Гуаншань тихо рассмеялся, - этот разговор я готов повторять снова и снова, милая Сяоли! - хотелось преодолеть сковывающую их обоих неловкость, но как рано было отбрасывать занавеску, впуская что-то новое в едва сформировавшийся, такой трепетный и зыбкий мир слов и надежд, так невозможно было одной фразой или одним жестом сломать границу, которую между юношей и девушкой - мужем и женой - возводили воспитание, обязанности, приличия и традиции. Можно было только, продолжать легко касаться пальцами тонкого запястья и ловить отражения своей улыбки в уголках чужих губ. Кто бы мог подумать, что невинность может быть куда более притягательна, чем простые и доступные удовольствия?.. - Я вижу, я смутил тебя, - рука поднялась и тыльная сторона ладони замерла, не касаясь, у границы искусно нанесенной на лицо пудры, где был можно было рассмотреть румянец. - Хочу лишь надеяться, что, кроме смущения, я смогу подарить тебе также и радость.

Так тихи и почти неподвижны они были, что на решетку беседки села пугливая птичка с лазоревым оперением и звонко защебетала - будто обещание долгой и солнечной весны, новых цветов, теплых дождей и улыбок. Птичку не хотелось вспугнуть, тем более после рассказа Сяоли о том, как она скучает по птичьему пению, и несколько очень долгих секунд молодой господин Цзинь просто смотрел в лицо жене и ясно улыбался ей.

- Будет ли неприлично попросить тебя спеть для меня что-нибудь? - наконец заговорил он, и вот уже ярко-голубые крылья взметнулись к небу, как будто осколок высокого синего свода возвращался в вышину. - Здесь нет циня, но твой голос сейчас мне будет гораздо приятнее слышать.

У Сяоли был приятный, чуть хрипловатый голос, и пела она не в обычной придворной манере, когда «воздух погружается в даньтянь», а просто и нежно, лаская мягкими звуками воздух у губ. Хотелось протянуть руку и поймать этот поток дыхания, мешающегося со звуком, но Гуаншань только слушал внимательно, склонив голову к плечу. Вот замерли подведенные кармином губы, Сяоли улыбнулась - кажется, в Благоуханном дворце все они привыкают надевать утром на лицо улыбку где-то в конце ритуала облачения или незадолго до него. Так много было сказано о верности и доверии! Женщин будто бы с детства готовят к тому, что их жизнь пройдет в конце концов только изящным узором, украшающим стройную и прямую линию судьбы мужа - можно ли найти в этом удовлетворение и счастье?

- Красивый голос и красивая сказка, госпожа моя. Что до меня, мне нравится легенда о рождении озера Сиху. Говорят, оно возникло из драгоценной жемчужины, которую взрастили вместе полюбившие друг друга феникс и дракон. Они украсили свою драгоценность сиянием чистейшей родниковой воды, и рядом с ней земля покрывалась цветами и вырастали дивные рощи. Но в какой-то момент жемчужину украла, позавидовавшая ее красоте небожительница, и вернуть ее феникс и дракон сумели, только превратив в озеро. Дракон свернулся горным хребтом вокруг, а феникс обратился в остров, и вместе они стерегут то, что им всего дороже. «В Сиху с Небес упала ясная жемчужина, Дракон и Феникс прилетели к реке Цяньтан», кажется, как-то так об этом поют. Любая встреча становится судьбоносной, лишь если в ее результате на свет является нечто прекрасное, не только ведомое двоим, но и видимое другим...

Романтичную речь прервал донесшийся от моста оклик:
- Гуаншань! Какого гуя происходит? Я обыскался тебя, а слуги как один говорят, что ты запретил беспокоить тебя. Мне говорят!
- Глава ордена! - молодой человек поспешно вскочил с места и поклонился. Легкость и беззаботность исчезли с его лица, между бровей легла строгая складка, в мгновение добавляя чертам лишних лет и лишних печалей. Ленивая изысканность манер молодого господина Цзинь явно досталась ему от матушки. Глава Цзинь был резок и прямолинеен, когда никто посторонний не слышал его речей. - Я сожалею, ты, должно быть, что-то не так понял!.. - отец был зол и, конечно, никто из слуг не осмелился бы перечить главе ордена, но в таком настроении тот никогда не тратил время, чтобы выслушать до конца и разобраться вполне. Видимо одной фразы о том, что молодой господин приказал его не беспокоить, оказалось достаточно, чтобы породить приступ гнева.
- С какой девкой ты на этот раз проводишь время вместо того, чтобы заняться делом? - глава Цзинь подошел ближе и, прищурившись, посмотрел на Сяоли. - Ох, дочка! Извини мою поспешность! - супруга Гуаншаня даже удостоилась вежливого поклона. - Что, совесть проснулась или вчерашние увещевания матери подействовали?
- Отец, пожалуйста! - на скулах Гуаншаня выступили красные пятна, он сжал спрятанные в рукавах пальцы в кулаки.