Хуайсан был совершенно не в настроении смеяться, но тут не выдержал и хихикнул, прикрыв немедленно рот ладонью: непристойно же.

- Забавно, Ян-сюн... Я некогда читал трактат одного мудрого чиновника, стяжавшего на службе Императора огромную славу. Чиновник этот работал в сыскном управлении славен был тем, что раскрыл немало таинственных и запутанных дел, иной раз самых кровавых и чудовищных. И писал он, что на деле всякий человек, преступивший человеческий и божественный закон, только и живет ради того мига, в который возьмет его за руку дознаватель и скажет ласково: "Вы ведь и убили, голубчик". Потому как, считал чиновник, правда освобождает душу. Даже и не знаю, хочешь ли ты этого? Но в любом случае, совершил ты злодеяние или нет, пусть оно останется с тобой, я ведь никак тебе не помогу.

Он принял куколку в синем ханьфу, погладил грубую ткань:

- Обещаю ее беречь. Что же, настало время прощаться, ведь гость, оставшийся сверх меры, не более желанен, чем гуй?

Он подался вперед, но остановился за несколько цуней до той близости, что заставила был Сюэ Яна начать драться.

- Мы оба хороши в словах, не правда ли? А ты - еще в деяниях. Не рискну снова играть в игру по твоим правилам, Ян-сюн, так что скажу словами, что, возможно, рискнул бы на прощание коснуться тебя губами, как тогда, у реки. Представь себе, как бы это произошло. Как взмахивают рукой, провожая. Кто знает, что станет с нами завтра? Может быть, никогда больше и не увидимся, а все же произошедшего не забыть. Прими мой поцелуй в словах, а мне позволь поблагодарить тебя за гостеприимство.

Хуайсан поднялся, поклонился хозяину и оставил его.