- Какое-то время были, - ответил Хуайсан, не очень понимая смысла вопроса. Ему что, важно узнать, не соскучились ли они ожидать или не озябли ли? Смешно. Но потом он понял, в чем было дело. Цзян-сюн, как и всякий человек, попавший в затруднительное положение, просто пытается начать пристойную беседу ни о чем, о маленьких неважных событиях. И кто он такой, чтобы эту беседу не поддержать? Лицо ведь ак важно спасти, а ему должно быть чудовищно неловко с обрезанными волосами. Хотя, нужно признать, Цзян Чэну это даже было к лицу.

- Ты... Хмм. Цзян-сюн, скажи, где бы ты сейчас побывал? В каком месте? И что бы хотел там делать?

Было так странно вести этот безличный вежливый разговор о невозможных событиях посреди лагеря и полнейшей невозможности отрешиться от всего ужаса, в который они оказались погружены. Как наваждение. Хотелось узнать, не слишком ли жестоко с Цзян Чэном обошлись, не причинили ли ему какой-то еще вред, кроме бесчестья. Но этот вопрос слишком сильно мог надавить на те болезненные места, которые и без того до синяков избили Вэни. Вот и приходилось делать вид, что все чудесно.

- Я? О, да, пожалуй. Побывал бы сейчас в лесах неподалеку от дома. Там чудесная охота, а сейчас как раз время поднимать дичь. Собаки берут след, лошади скачут... Красиво и опьяняет. Хотя мне жаль фазанов. Приятно просто так ездить. И кого же ты ловил в Пристани Лотоса? Наверное, самых больших рыб?

Чувства были такие, словно они вдвоем шли по лезвию меча. Малейшее неосторожное движение, слово, даже вздох - и они снова провалятся вниз, разобьются о камни, снова начнется ссора. Он попытался вспомнить, когда в последний раз им удавалось вот так вот поболтать о милых пустяках. До истории с письмом. Кажется, сотни лет назад.

- Гм... Вовсе нет, - сказал Хуайсан робко, - да и волосы очень быстро растут. У меня уже через полгода были как прежде!

Он вспомнил, как страшно поссорился с братом из-за Облачных Глубин, и криво улыбнулся. Сейчас бы такой повод для переживания...

- Я как-то раз нечаянно отрезал себе волосы, и совсем скоро этого не было видно. И, может быть, в некоторых обстоятельствах, - он поднял брови, намекая, - такой вид будет благоприятен. Обманет людей.

- В моей семье, Цзян-сюн, это слово стараются слишком часто не упоминать, - улыбнулся Хуайсан вежливо. Конечно, Цзян Чэн не знал, по какой причине волосы были обрезаны. Не знал, как все это соотносится со словами на небесном фонарике. Не знал даже, что в первую их встречу коротки, как у ребенка или простолюдина, они были именно поэтому. Все было так сложно, так утомительно сложно, руки свинцом наливались, какой-то клубок, который не распутать никак. Хорошо хотя бы, что смеется, не плачет.

- Так нечаянно получилось. Сидел я под вишневым деревом, а у него смолистый ствол, волосы прилипли, не оторвать никак. А надо было скоро ехать. Ну тут пути два: либо срезать волосы, либо уж самому на меч броситься... Потому что если вишню-то срубишь, она так за тобой и будет волочиться на волосах. Не годится. Вот саблей и срубил. Кажется, с тех пор у нас с ней совсем разлад. Иногда во сне я слышу ее недовольный голос: я тебе, говорит, не цирюльник, Не Хуайсан!

Он поднял взгляд на Цзян Чэна и осмотрел его внимательно:

- Если задуматься, тебе выдает совсем не длина волос, а то, как ты держишь голову. То, как прямо и строго ты смотришь, как поднят твой подбородок. Никто никогда не поверит, что ты крестьянин, потому что на твоем лице написано, что ты привык повелевать и тебя слушаются. Видимо, нужно что-то сделать с этим на время...

- Сабля теперь далеко отсюда, - сказал Хуайсан и с неожиданной нежностью подумал о Тангуо, будто бы в ладони ощутил ее нагретую рукоять. Что же, можно было не сомневаться, что старший господин Вэнь ее сохранит. Если его отец не узнает, ничего капризной Конфетке не грозит. - Это еще как посмотреть, Цзян-сюн. Наверное, с точки зрения оружия нашего клана это она меня здесь забыла и не забирает, потому что изрядно я ей надоел. А у тебя с твоим мечом никогда не бывало разлада? Чтобы ты чувствовал, что он хочет что-то сотворить против твоей воли? Или будто бы взывает к тебе?

Он машинально разгладил вылезшие из простой прически пряди. Когда-то это смотрелось изысканно, но грязные сальные волосы убивали любую изысканность. Как их самих от себя только не тошнит... И вот Цзян-сюн молодцом таким смотрится. Ох, спросить бы, узнать бы, о чем догадался, что понял по поводу фонарика. Что сказал этот страшный Вэнь. Как еще его обидели и как он это переносит. Но для такого разговора придется выйти из крошечного оазиса дружественности. Размером-то в одну кочку, и на этой кочке они и застыли в неловкой пози.

- Я думаю, что ничего дурного случиться не может, - ответил он не самым уверенным голосом, - потому что и так уже случилось слишком много дурного, его запасы должны уже и кончиться!

- Уверен, Цзян-сюн, какой бы ты ни вернулся, даже лысый, оборванный или голый, твоя уважаемая мать и твой уважаемый отец испытают счастье и прижмут тебя к сердцу. Потому что нет позора в том, чтобы вытерпеть издевательства, а после отомстить. Придет их черед. Обязательно придет, потому что иначе солнце бы восходило на западе, ведь никаких божественных законов тогда бы не осталось.

Он вздохнул, думая о том, что все Вэни - это и старший господин Вэнь, и Вэнь-сюн с его робким и сердечным отношением ко всем и каждому. Но говорить об этом сейчас Цзян-сюну было неблагодарным делом.

- А сколько лет тебе было, когда ты получил Сань Ду? И как это делается в вашем клане? Каждому куется свой меч, или они достаются вам в наследство, от отца к сыну или от пращура к потомку?

- А мне было одиннадцать! - гордо сказал У Сянь вламываясь в палатку и осматривая раненого (или нет) друга с новой, модной стрижкой. Цзы Сюань, Лань Чжань, Цзян Чен - вся золотая молодежь общества. Обгорело-обстриженная. - Ах, ты не меня спрашиваешь? Ну, что поделать... Как ты себя чувствуешь, Вань Инь? Чего вы чайник не поставили до сих пор? Хуайсан будешь чаю? Или уже уходишь?

Чай это хорошо, чаем можно занять руки и выразить заботу.

- Не цходит, значит будет чай на троих. - пожал плечами У Сянь - Так вернемся к разговорам о мече... Дядя Цзян мне подарил мой, когда мне было только одиннадцать. а я все равно полетел на нем раньше, чем Вань Инь, представляешь? Ахаха! Прости шиди, не мог не рассказать.. - подал чашку Цзян Чену, заглядывая в глаза - Я рад что тебе отлично, но не шибко в это верю. Ты спину обработал?

- эм, - вопрос поставил в тупик, - ну все собираются и тебя дарят меч, а ты имя выбираешь, - тут он усмехнулся смотря на Вэй Ина, - или делаешь глупость как он. Ну и праздничный стол! Говорят? - плсмотрел удивленно на Не Хуай Сана, потом перевел взгляд на Вэй Усяня, - с тобой говорил? Нет, такого не было.

- У нас, Вэй-сюн, считается, что ты договорился с саблей тогда, когда в бою не она управляет тобой, а ты ей, - сказал Хуайсан, отводя глаза. Он явственно чувствовал, что время мирной беседы ни о чем завершилось, кроме того, догадывался, что близкие друзья желали бы поговорить наедине. Между солнцем и подсолнухом не стой, будешь испепелен... Нагота Цзян Чэна, бывшая совершенно невинной с учетом обстоятельств и вовсе не полной, все равно смущала его. Он не мог не вспоминать о безвозвратно ушедшем.

- Но я об этом ничегошеньки не знаю, ведь мы с саблей настолько не ладим, что даже и ярости своей она не показывает. Спит, как кошка на печке.

Он лукавил, но обстоятельства единения с Тангуо были более чем двусмысленны.

- Благодарю за беседу и чай, Вэй-сюн, Цзян-сюн, но мне нужно идти, проведать своих. Цзян-сюн, надеюсь, тебе как можно скорее станет лучше.

Он поклонился друзьям и вышел, мазнув на прощание взглядом по нижним одеждам, не полностью закрывающим плечо с красным следом удара.

Похоже, друзья не помирились. Ничего их не брало – даже совместные горести. Может быть, помогли бы радости, но радостей у них было не много. Вэй Ин с сожалением проводил Хуайсана глазами и обернулся к Цзян Чену с легкой улыбкой. Встрепал ему обрезанные пряди.
- Может быть подумаем, как их тебе лучше пока закалывать, Вань Инь? Чтоб смотрелось как надо? Не думал что И Фань на такое пойдет...

- Не дури, пожалуйста. Что значит "пусть так болтаются"?Представляешь, что бы тебе сказала мадам Юй? А дядя Цзян? - сказал как можно более строгим голосом, и тут же осекся. Ну чего строжить брата, который итак столько пережил?
- Волосы мелочи, Вань Инь, снова отрастут и не заметишь. И ты отомстишь. Отомстим вместе. Когда сбежим.

Он налил еще чая шиди и протянул ему чашечку.
- Моя лента? Очевидно с тех самых пор, когда меня побили. Я ж тебе говорил, я тогда ленту потерял. Так он ее забрал? Что ж, могу его понять, она красивая... - и постарался перевести тему - Вы с Хуайсаном так и не помирились?

- Что то не видел я чтоб тебя тошнило, пока ты здесь с ним сидел. - ехидно отозвался У Сянь, наливая чай и себе. Не хочет Цзян Чен заплетаться - и не надо пока. А вообще мог выйти весьма милый хвостик.
- Странные? - удивленно повел бровью - Я тоже, знаешь, многое странного могу про него сказать. Например, что он больной на всю голову. Что у него есть игла такая здоровенная, которой он орудует в резьбе по коже. Правда получается это у него хреново - видать с каллиграфией успехов он не делает. Могу сказать, что у него в шатре проживает небезызвестная тебе Сяо Син. Еще могу сказать, что ему нравится красный цвет и что мы его, обязательно, убьем. Рано или поздно. Особо кроваво как нибудь. Ты никогда не хотел научиться практиковать линчи? Ну так, к слову...

- Я немного читал про технику линчи - оно требует большой сосредоточенности, чтобы жертва не умерла раньше положенного срока. Чтобы получилось не менее тысячи надрезов. Сосредоточенности и ненависти. Но мне кажется как раз под это нас здесь и затачивают.

Вэй Ин внимательно всматривался как друга комедии и передёргивает.
Спросить или не спросить? Надо спросить. Не захочет - не ответит.
- Ты мне расскажешь что там было... помимо кнута и резьбы по коже? Мы с Хуайсаном слышали крики.