- Чем я могу помочь младшему господину Цзян?

Тон у Не Хуайсана был холодный под стать октябрьской ночи, терпеть которую под навесом было почти невыносимо. Ничто за эти дни не сказало ему о том, что есть повод вернуть веру в если не счастливый финал одной из тех новелл, в которых два героя сходятся через годы взаимонедопонимания, чтобы завершить дело победой, свадьбой, маленьким домиком на двоих и ребенком, то хотя бы во что-то, в чем будет место уважению. Нет, это было не про их историю. Им оставалось только изображать, что друг друга не существует, хотя было трудно делать совместное дело, буквально касаясь друг друга рукавами.

Сколько же он успел передумать за эти дни: увериться в полнейшей своей невиновности и снова упасть в холодную воду самобичевания, подняться на берег и просохнуть, осознав, что виноваты, в какой-то степени, оба. Успеть много раз похолодеть от ужаса, представляя, что скорый на язык Цзян Чэн расскажет кому-нибудь об их тайне. Успеть вскипеть от ярости, представляя, с какой легкостью ему, человеку, получившему в этой истории все, удалось уйти чистым, во всем белоснежном, при этом в свое время сорвав все цветы. Успеть пожалеть себя, пожалеть его, снова возненавидеть, понадеяться, что он придет мириться сам, и взбеситься на себя за эту надежду. Внешне, впрочем, все было более чем мирно и спокойно: молодой господин Не ходил, стараясь не приближаться к каменному дому, со спокойствием и смирением на лице.

- Что-то касается нашей работы?

Ах, как бы я хотел сейчас от всей души дать тебе по лицу! Ну почему, почему ты такой упертый?!

Молчание - тоже ответ; если еще вернее, то такое молчание, сопровождаемое сопением, сумрачным выражением лица и сжатыми кулаками, может служить признаком множества состояний. Возможно, Цзян Чэн ищет повод снова сорвать свою злость, и этого повода не получит. Задача Хуайсана отныне - беречь то, что еще осталось от чести клана. Возможно, он ждет помощи в том, чтобы начать очередной болезненный разговор, в результате которого окажется, что он, молодой господин Цзян, во всем прав, а окружающие его одновременно глупцы, хитрецы, негодяи и остолопы, словом, совмещают противоречащие качества с тем, чтобы изящнее оттенять его совершенство. Возможно, он хочет о чем-то попросить. Хотя кому и чем сейчас может помочь Хуайсан, когда его персона удостоилась особого внимания со стороны Верховного Заклинателя и его младшего сына? Теперь лучше бы стоять от него подальше.

- Вам придется объяснить, молодой господин Цзян, я не понимаю.

Он сделал усилие над собой (не первое) и спросил тоном чуть теплее:

- Что-то случилось?

Как же у него это получалось? Как он это умел, невыносимый, крикливый, непримиримый человек, совершенно не знающий ни мер, ни приличий в том, чтобы высказать свое мнение; как выходило у него на сотый удар мечом взрезать самую суть, одним крошечным выпадом обрушить всю оборону? Хуайсан встал, бессильно опустив руки; веер чуть не упал на землю, и негнущимися пальцами он развел его наполовину, обмахнув лицо просто потому, что что-то нужно было сделать.

Вы.

И ты случился. Случился так, что я и сам себя обмануть бы рад, что не помню, как ты дышишь, когда тебе хорошо, но помню, и это не вырвать, не откромсать так просто.

- Хотел бы я понять гораздо больше, чем одну вещь, Цзян-сюн, - сказал Хуайсан тихо и устало. Он все-таки раскрыл веер полностью, в сумрачном октябрьском свете журавли нахохлились от холода, а сосны грустно склонили кроны к реке, словно утопиться хотели. - Я слушаю тебя со всем вниманием.

В поцелуе, как и в любом действе, подчиняющемся законам соразмеренности, есть пять стадий.

Стадия первая: узнавание. Влюбленные становятся так близко, что их дыхание смешивается, но не останавливаются до тех пор, пока их губы не встречаются. На ней остановиться не удалось, хотя Хуайсан успел положить ладонь на грудь Цзян Чэна, сам не решив, для чего: остановить? Удержать? Убедиться, что он - плоть и кровь и жар тела, а не сон и не призрак?

Стадия вторая: слияние. Как вода из реки впадает в море, как озеро поглощает капли дождя, так влюбленные разделяют дыхание друг друга в первом жадном лобзании. Что они делают? Стоят на виду у всего лагеря, не защищенные от взглядов, враги, друзья, ничего общего, кроме памяти, никакой надежды, и все же кружится голова, а перед глазами все красное, лиловое от маленьких осенних хризантем, таких красивых из-за того, что они растут на камнях, ничего не боясь и не стесняясь. Слабеют колени - удержаться рукой за плечо. Дыхание учащается - он не хотел отвечать, он обижен, но все же откликнулся, касаясь языком языка, подаваясь навстречу, показывая заново, как нужно - тише, тише, тише...

Стадия третья: игра. Влюбленные подобны двум лисам весной, они вьются друг вокруг друга, наслаждаясь близостью.

- Что ты - ахх! - что ты делаешь, - задал Хуайсан вопрос без вопроса, ладонь скользнула по щеке Цзян Чэна, удерживая и лаская одновременно. - Разве можно так дразнить? Разве это не жестоко, если ничего для тебя не значит?

Слова и тон были трагичны, лицо не врало, глаза горели отраженным осенним солнцем, азартом, восторгом, недоверием.

- Понять - что? Я теперь сам ничего не понимаю, объясни мне.

Волшебство кончилось - или еще длилось? Так сразу и не понять, оно ведь в полутонах, в сокрытом, в умолчании, в полутени. Волшебство в том, во что может превратиться поцелуй, и во всем том, чем они никогда не станет. В маленьких осенних цветах, распускающихся даже тогда, когда по ночам вода застывает в лужах - в насмешку над смертью.

Хуайсан осторожно провел рукой по губам, оставляя поцелуй на самых кончиках пальцев, и сжал руку в кулак - ближе к себе следы, которые через минуту остынут, станут памятью, потом - сном, потом растворятся в тумане. И двигаясь осторожно, как будто собирался подойти к дикому зверю - к тигру, бьющему хвостом меж высоких стеблей бамбука - протянул руку перед собой, касаясь острой скулы, щеки, губ, таких же жестких и горячих, как и тогда, в Гу Су.

- Объясни, прошу. Объясни мне, как так может быть, что ты нежен со мной, а потом сразу же даешь пощечину? Зачем?..

Стадия четвертая: борьба. Двое влюбленных вступают в противоборство, выискивая, кто из них сдастся первым. Между ними так мало общего, нет единства и в манере прикасаться губами к губам. Там, где Цзян Чэн берет напором и жадностью, Хуайсан отступает, чтобы через крошечное контрнаступление (прикусил соблазнительно налившуюся соками губу, чуть-чуть, но чувствительно, до резкого выдоха, и тут же, дразнясь, лизнул место укуса) выиграть бой. Но разве одна крошечная атака решает исход войны? Они целовались, кажется, слишком мало, но все равно так долго, что дыхание кончилось, и пришлось отстраниться.

Стадия пятая: завершающий штрих, точка туши на листе бумаги, которая одновременно становится приглашением.

- Подожди, Цзян-сюн, еще не все, я должен тебе кое-что... - сказал Хуайсан тихо и поднялся на цыпочки, вытягиваясь навстречу Цзян Чэну. Ближе, ближе, тот теперь медлил, видно, не готовый к тому, что инициатива будет исходить от него. Вот уже так близко, чтобы ощутить дыхание, теперь так, чтобы было жарко от близости чужого тела. Губами к губам, или...

Хуайсан поднял руку ровно вовремя, чтобы между ними оказалась кромка веера, поцеловал ее, не касаясь губ с другой стороны рисунка на шелке, и тут же повернулся на пятках так, что волосы лисьим хвостом взметнулись, и быстро пошел - почти побежал - улыбаясь сам себе.