С поля боя малиновка вылетела весьма ощипанная, но не побежденная; впрочем, по мере приближения к навесу, под которым им предстояло сидеть без завтрака (спасибо самому себе за то, что позаботился; ах, что за молодец! Можно не сомневаться, что котелок лежит перевернутый или был забран, как трофей - ну и подавитесь), Хуайсан вдруг развернулся на каблуках сапог и легко потянул Яо за рукав ханьфу, направившись к берегу ручья. Тому самому, у которого Хуайсана отлупил один молодой человек еще в первые дни жизни в лагере, когда все казалось совсем не так плохо, как оказалось. Видимо, он решил обойти все места своей славы.

- Надеюсь, ты не слишком хотел есть, - с кривой усмешкой сказал Хуайсан, когда они оказались одни, и вокруг них абсолютно плоская глина, поросшая жидкой низкой травой. Интересно, лежит ли здесь еще кусок пастилы... - С едой вышло неловко. Как и с приветствием по случаю твоего возвращения. Гм... Как была дорога?

Он ходил кругами вокруг Яо, методично обхватывая то один, то другой палец, и вытягивая их до противного костяного хруста.

- А, демоны все это дери - ты же видел? Ты все видел, да? И что теперь будет? Ох, он просто сумасшедший! Какой-то припадочный, ничего не дал мне объяснить, и вот, а тут еще этот, и куча какая-то невыносимая, и хорошо, что ты...

Хуайсан сам понимал, что частит и почти визжит, и закрыл рот, выдыхая.

- Так как была дорога?..

- Да ты, верно, уже догадался, - Хуайсан осознал, насколько сильно ему хотелось бы, чтобы Яо не убирал руку, и немедленно дернул плечом, высвобождаясь, потому что именно тогда, когда мы хотим, чтобы нас пожалели, нас и бьют сильнее всего. Впрочем, жест его выглядел невежливо, так что он сам легко коснулся ладонью плеча Яо. Мол, благодарю, но не стоит. Где-то он читал, что жизнь человеческая напоминает пузырь, что образуется на воде во время дождя, и каждый из людей - маленькая водомерка, попавшая вокруг пузыря, так, что если две водомерки встречаются, им никогда по-настоящему не соприкоснуться, между ними всегда слой воды. - Письмо. Этот твой приятель, воришка, его стащил и пытался мена шантажировать, не стал рассказывать тебе, дело пустячное.

Он скривился и снова дернул плечом:

- Вернее, вовсе не пустячное, но тем более не стал рассказывать. Он опасен. Словом, письмо Цзян Чэна... Я хранил его в рукаве, в кармане, но он, видимо, порвался; мы шли, оно вдруг выпало, и надо же так неудачно, чтобы при нем. Я попытался ему объяснить...

Снова скривился и сплюнул на землю кровь пополам со слюной:

- В смысле, наврать, но он каким-то образом понял. И это скверно. Теперь все, - письмо он скомкал в кулаке, и тут же принялся расправлять, - все довольно сложно и скверно. В первую очередь именно тем, что он может не молчать. Понимаешь? Не пиши брату, - он снова дотронулся до плеча Яо и заговорил часто, - пожалуйста, не пиши об этом. Прошу тебя. На твоем месте я бы написал, но все же...

Хуайсан криво усмехнулся и покачал головой:

- Что-то ведь изменилось, да? Всегда хотел тебя спросить, кстати - только не ври. Попробуй. У меня получилось, у тебя получится, змея, - это он произнес ласково, прокатив слово по языку, как карамель, - то, что у тебя с братом, то, что ты с ним спишь и не только - для чего тебе это? Что ты чувствуешь? Ты любишь его? Ты желаешь его, потому что это приятно? Или ты хочешь получить власть таким способом, хочешь подняться, оттолкнуться? Или через брата показываешь неприличный жест моему новоявленному дядюшке? Или что это такое? Скажи. Скажи честно. Я хочу знать, это важно.

- Я знаю, что я чувствую к Цзян Чэну, - жестко ответил Хуайсан и шагнул навстречу Яо, который, как в танце, чуть подался назад, будто приглашая к ответному движению. Окровавленная тряпка в его руках - как боевой веер, ощерившийся спицами, но ни одноим веером не ударить так больно, как правдой. И ни одно лекарство так не обжигает рот, когда его сглатываешь.

- Скажи мне, что будет дальше? Что будет между вами? Как ты это видишь... А-Яо? Он позовет, и ты придешь, и будешь следить за тем, чтобы конь его был накормлен, сабля наточена, а постель согрета? О нет, теперь ты не отброс, он в тебя поверил, а что дальше? Примешь ту форму, которая будет для него удобна? Ты вернулся с солнцепека, да, но он - мой брат - он такой же, наверное. С ним рядом никогда не станешь равным ему. Ты сможешь принять это? Что такое для тебя любовь, расскажи мне? Сколько себя ты готов выбросить ради нее?

Он шагнул еще раз, так, чтобы встать лицом к лицу. Казалось, что от Яо пахнет чем-то новым. Благовониями Безночного города, возможно. Запахом власти.

- Посмотри, где мы сейчас. В каком дерьме по уши. Вспомни, что было раньше, когда мы ссорились - а мы еще не закончили, я не могу быть уверен, что не захочу снова уничтожить тебя, когда увижу вас рядом. Все, что он сделал - с тобой, со мной, все, что он будет продолжать делать, потому что он, мой милый брат, победитель, а победители не могут позволить себе чувствовать и сопереживать побежденным; все это ты сможешь забыть? А если нет - как ты сможешь его любить? Ответь.

- А что ты хочешь, Мэн Яо? Как так он должен тебя любить, раз ты принял форму? Он полюбит форму, а когда ты покажешь свои змеиные зубы, он оттолкнет тебя в ужасе. Тогда проще не начинать! Только твоим, ха-ха, как ты это представляешь?

О, это была лучшая из тренировок, она велась с боевым оружием, заостреннвм настолько, что смертельная рана ощущалась, как укол, и замечаешь ее только тогда, когда истечешь кровью и упадешь замертво. Сделать своим. Своим. Как будто это возможно. Что он чувствует? Хочет кричать, но больше не будет, никогда.

- Чтобы сделать его своим, тебе придется отрубить ему руки и ноги, чтобы он не мог от тебя скрыться. Перерубить жилы. Вырвать язык, чтобы он не сделал тебе больно словами. Неужели эта беспомощная гора плоти без движения и воли - то, что тебе нужно? Сделаешь его слабым, подчинив себе - а он нужен тебе слабым? Чего ты хочешь? Ах, твой отец, вот он и пришел к нам третьим, к нашему "или". А как его любишь ты? Ты бы лег под него? Ты бы принял форму? О, он любит красивые вещи, уважаемый глава ордена Цзинь; хочешь быть красивой вещью для отца? Их не бросают с высоты, их берегут! Или ты хочешь залезть на голову моему брату, чтобы стать выше, и с высоты оказаться выше, чем Цзинь Гуаншань? Это не поможет, Мэн Яо, это никогда не помогает! Как я люблю Цзян Чэна? Сейчас не знаю, сейчас я ненавижу его за то, что он меня оттолкнул, но когда-то это была блажь, которая стала жаждой и голодом, из которого потом выросли  цветы нежности. Без него я не верю в то, что впереди будет что-то хорошее. Как я люблю брата? Как воздух. Как демонами клятый воздух. Как соль. Замечаешь, когда лишаешься. Нет вкуса. Нечем дышать. Твоим отцом я восхищаюсь, но любить его так, как ты хочешь и как мыслишь, невозможно: золотая чешуя в руках скользит. А что такое "или" - не знаю. Ты скажи. Может быть все.

Очень вовремя, потому что Хуайсан как раз собирался укусить его за ладонь.

Или нет, он сам еще не решил.

Как бы то ни было, жест Яо моментально был отзеркален, и ладонь Хуайсана, увы, далекая от идеальной чистоты, испачканная в крови и пыли, припечатала губы путешественника и возвращенца из мест пусть и не столь отдаленных, но таких, из которых не каждый находит дорогу обратно.

- Что я хочу? О, многого. Того, чтобы твой отец нашел какое-нибудь другое ложе для утоления своей тонкой страсти к прекрасному. Того, чтобы на той охоте тебя убили, и ты никогда не встретил моего брата. Чтобы тебя Нефритовый Император на небо забрал, подальше от нас, грешных. Того, чтобы ты сейчас помолчал и дослушал меня до конца.

Руку он отнял, но назад не шагнул, так и остался в том круге близости, в котором нахождение инородного предмета вызывает подергивание глаза и желание немедленно отстраниться. Так близко стоят только варвары, сбитые в гурт, только приговоренные к казни, так приближается только убийца, занося руку с ножом, или любовник, протягивая открытую ладонь.

- Ты не соврал мне; у нас обоих на это чутье, правда? Ври ты по нежную страсть и готовность жизнь положить, было бы легче. Но ты, отброс, ничей сын, ты его действительно хочешь получить, и, значит, получишь. Вот чего я хочу от тебя: делай так, как решил. Слышишь? Я не обещаю тебе, что смогу отойти в сторону. Но напомни мне о моем решении. Все. На этом все. Ты такой отпетый, что, возможно, именно у тебя получится сделать так, чтобы ему было хорошо; потому что погляди-ка на меня, удивительным образом сабли я поднять не могу, а вот в дерьмо превратить все, что в руках подержал, могу.

Он замер, чуть склонив голову на бок, разглядывая лицо Яо так пристально, как будто видел в первый раз:

- И, если хочешь знать, ты на него действительно похож. Из всех его сыновей и приближенных - ты один. Может быть, когда-нибудь станешь им на самом деле, ни у кого не стоя на плечах.

Он прижал палец между бровей Яо, там, где только по некой издевке судьбы не стояла маленькая красная точка.

- Помочь тебе?

Когда люди держат друг друга с таким рвением? Когда один падает с высокой скалы, а второй всеми силами пытается его удержать. Когда добропорядочный горожанин ловит воришку за руку, чтобы предать его императорскому правосудию. Когда нет другого способа удержать смертельный удар, кроме как стиснуть руку убийцы и ждать, чья сила и чье упорство возьмут верх. Когда двое влюбленных стоят по разные стороны тонкой ширмы, прощаясь, а из сада им вторит то ли ночной соловей, то ли утренний жаворонок.

- Помочь может слуга, А-Яо. Ты помогаешь брату снимать сапоги, кто-то сейчас помогает твоему отцу утолить жажду любви. Я не буду помогать тебе, это не моя роль.

Руки он не отнимал, переплетшись пальцами плотнее, между кожей и кожей - кровь, грязь и пот.

- Впрочем, я могу предложить тебе идти рядом до тех пор, пока наши дороги не разойдутся. Подумай об этом. И из дерьма ничего хорошего не сделать, кроме дерьма, мой дорогой - посмотри, что получилось. Знаешь, не думал, что когда-нибудь это скажу еще кому-то, кроме себя самого, но ты можешь быть излишне умен, и это не доведет тебя до добра, как слишком длинные рукава. Забудешься, побежишь и запнешься.

Он сжал пальцы еще чуть сильнее. Ногти Яо отпечатались на мякоти его ладони: сейчас это была просто боль, а разожмет ладонь - останутся полумесяцы. Из двух можно сложить красный кружок.

- Да, много разных союзов бывает. "И", например. Это когда вместе. "Но", например. Это когда с оговорками. И "или" тоже очень важно. Очень.

- Молодой господин Не желает, чтобы этот извергнутый из заднего прохода демона день поскорее закончился, и мы легли спать, а завтра было немного не так отвратительно, - Хуайсан изучил руку - четыре полукружья, чем-то напоминающие следы от парадной сабли с узорным эфесом, одной из тех, которую делают не для того, чтобы рубить ею головы врагов, а для того, чтобы устрашать ее видом на стене тех, кто еще врагами стать не успел. Как это... декоративно. Метка, которая быстро исчезнет. Интересно, что сойдет быстрее: следы или их тряпичный союз?

- Не трогай его, не нужно. И все же не говори ничего брату, если только удастся сохранить случившееся в тайне. Если об этом заговорят - да, написать придется. Но в противном случае я буду тебе признателен. И спрошу, чего желает молодой, мм, господин Цзинь.

Это он произнес со всей возможной мягкостью, как будто имя было лепестком пиона, который легко смять. Ему пришло в голову, что если Мэн Яо не убьют в лагере или вскоре после, то это будет лишь вопрос времени. Что-то намекало на такой исход; возможно, то, что в золотых глазах не было никакого дна, возможно, боль в ладони.

- Хотел бы я сказаться больным и лечь спать сейчас, - вздохнул Хуайсан, но шагнул к Яо, повинуясь его приглашающему жесту, - но впереди еще один долгий день, полный бессмысленной работы, унижений, еще и без утренней порции еды. Великолепно. Кто бы от такого отказался. Мы по-прежнему спим прд навесом, и там стало намного холоднее, так что греть меня тебе придется, хочешь ты того или нет, хотя...

Он косо ухмыльнулся и осмотрел землю у себя под ногами:

- Ты еще должен рассказать мне о том, что увидел и услышал. Вечером. Все вечером. Не сомневался, что ты вернешься, но все равно рад, рад, Яо-сюн; с тобой этот цирк с лицедеями-развратниками станет веселее.