После того, как всех отпустили искать себе пристанище, Хуайсан, сшибая на своем пути незнакомых молодых людей, ринулся к месту экзекуции, но не успел: когда он подбежал, Цзян-сюна уже отвязали и поволокли в яму. Яма охранялась какими-то вэньскими увальнями, на лице которых не было написано сочувствия к порывам души, требовавшим убедиться, что друг жив. Хуайсан рискнул один раз спросить о состоянии здоровья и получил ответ, согласно которому всем интересующимся заботиться стоило исключительно о собственном здоровье и благоденствии, поскольку им решительным образом угрожало древко от копья, которым будет получать по лицу всякий, кто лезет не в свое дело. Хуайсан понял легкий намек и продолжил кружить в некотором отдалении, нервно дергая рукава ханьфу и то и дело то открывая, то закрывая любимый свой веер.

Когда же Цзян-сюна все-таки вызволили из ямы, вид его был до того удручающ, что Хуайсан не смог сдержать крик. Пришлось закрыть рот ладонью и последовать за стражниками: сам Цзян-сюн не мог не то что идти, даже, кажется, пошевелиться...

- Цзян-сюн, - осторожно позвал Хуайсан, входя в палатку, когда убедился, что никто за ними не смотрит, - Цзян-сюн, как ты?.. Ох, боги, какой ужас! На тебе нет живого места! Что же делать? Нужно промыть раны, но я совсем не умею. Найти Нин-сюна? Нет, я не смогу уйти от тебя, вдруг тебе станет хуже... Что же... Что же делать?

Он тяжело вздохнул и обмахнул Цзян-сюна веером. Хотя бы это было в его силах.

- Я, к сожалению, не знаю твою сестру в лицо, Цзян-сюн, - вздохнул Хуайсан, подсаживаясь поближе. Спина Цзян Чэна выглядела ужасно; нет, ничто не могло сделать Цзян-сюна менее интересным и приятным для взгляда, но равнодушно смотреть на эти ужасные кровавые следы было невозможно. Хуайсан, повинуясь порыву чувств, поднял руку, чтобы коснуться израненного плеча, убрал руку, поднял вновь и замер, не касаясь, пальцы зависли в воздухе, как висит на цветком бабочка. Хорошо, что он этого не видит.

- Две девушки стояли близ вас и куда-то ушли, кажется, в сопровождении Цзысюань-сюна. Думаю, с ними все будет хорошо. Пожалуйста, не волнуйся. С Вэй-сюном все будет в порядке, разве можно вообразить себе бедствие, которого бы он не пережил с присущим ему своеобразным юморком? А ты... Ох, как же ты? Я думал, пошлют его. Как твои родители отпустили тебя и твою сестру? За меня не тревожься, все в порядке. И не ругай себя, ты ведь не мог поступить иначе. Но подумай о разлуке с мечом как о повторении той истории с Нин-сюном... Надо будет его найти и поздороваться, думаю, ему здесь едва ли не хуже, чем нам. Нам хотя бы не приходится краснеть за свой орден.

Хуайсан все-таки осторожно коснулся плеча, убирая воображаемую соринку.

- Столько всего произошло, даже не знаю, с чего начать рассказывать. Лучше ты о себе. Долго ли ты оставался в ГуСу? Что у тебя сейчас на сердце?

- Всем страшно, Цзян-сюн, - сказал Хуайсан, когда смог выдохнуть и вдохнуть. Пальцы переплетены, как две части хитрого замка. Что это может быть, кроме чувства одиночества? Ничего. Он сам себя чувствовал точно так же, столкнувшись впервые с Вэнь Чжао и приготовившись уже к тому, что обещанное словами станет делом. Только его самого спасли, за ним пришел Вэнь Сюй в сияющих доспехах. А Цзян Чэна не спас никто, вот и страх, вот и удивление. Ничего больше это прикосновение не значит, опасно себя обманывать.

- Это не секрет. Я никому не скажу то, что ты передал мне, но поверь, во всем лагере не будет ни одного человека, который не был бы испуган. Ну, за исключением тех Вэней, что держат в руках плетки. Что же до родителей... Я боюсь, у них не было выбора. У моего брата не было: либо еду я, либо орден Не начинает войну с орденом Вэнь. А замахиваться саблей на солнце неразумно. Он хотел меня спасти, предлагал бежать, но это все очень глупо: так и так Цин Хэ бы сожгли за побег, и как бы дальше жить с этим? Нет, пусть будет все так, как будет. Давай считать, что наше пребывание здесь - залог здоровья твоих уважаемых родителей и моего брата. И, пожалуйста, постарайся не сопротивляться по пустякам. Поверь мне, будет хуже, может быть намного хуже. Именно потому, что с тобой твоя сестра, с тобой Вэй-сюн; они понимают, кто кому дорог, не знают сейчас - поймут потом. Просто поверь мне, Вэнь Чжао способен на многое. Постарайся не привлекать его внимание, хорошо?

Хуайсан вздохнул и осторожно поправил прядь волос, которая свешивалась на лоб Цзян Чэну:

- Смолой? Сандалом? Тебе кажется, дорогой друг. Боюсь, от меня пахнет только дорогой. Хотелось бы вымыться, но, боюсь, бочек с горячей водой на нас здесь не заготовили. А что до поездки из Гу Су, то мне пришлось ехать быстро; мы направлялись в Ланьлин вместе с Цзинь Гуаншанем, на поиски лечения для брата, и все это случилось очень быстро. Правда, очень... Будь у меня хоть немного времени, я бы попрощался как следует. Что еще... Что слышно из Гу Су? От наших друзей? Я не видел здесь Чин Чина, надеюсь, с ним все хорошо.

- Кажется, будто это было в прошлом перерождении, правда? Я уже вовсе и не помню, из-за чего ты подрался с милым Нин-сюном. Но помню, что это было не совсем кстати, и он вовсе не заслужил твоих ударов. Ах... Нет, припомнил. Смешно. Говоря "она", ты имеешь в виду ту женщину, да? Как же ее звали... Пеночка? Свиристель? Верно, кажется, Малиновка; милое имя для маленькой птички. Ты слышал о ней что-нибудь? Доносились тревожные слухи о городе, кажется, Гу Су то ли сожгли, то ли разграбили весь. Забавно, что мы с ней любим одни и те же благовония. От этого, видишь, даже Нин-сюн, бедолага, пострадал.

Он продолжал держать Цзн Чэна за руку, может быть, чуть плотнее сжал пальцы.

- Будем надеяться, что она улетела куда-нибудь в безопасное место, твоя певчая птица. А я рад быть с тобой, Цзян-сюн, даже здесь. В твоем присутствии уже совсем не так страшно! Ты ведь очень сильный и смелый. И я знаю, что тем, кого ты защищаешь, опасаться нечего. А что касается Вэнь Чжао - поверь мне на слово, он человек, способный на низкие, даже отвратительные поступки. Если он захочет унизить, он не будет делать это честными способами. Он не будет драться. Не хочу тебя утомлять рассказами, тебе может стать противно, но поверь мне и так: не нужно его раздражать. И попадаться ему на глаза не нужно. И предупреди Вэй-сюна, он всегда ведь готов лезть на рожон...

Хуайсан осторожно провел пальцами по ладони Цзян Чэна, стирая след засохшей крови.

- Мой брат велел передавать тебе привет, кстати. Так вышло, что некоторое время назад мы с ним говорили о тебе, и он вспоминал о твоем чувстве собственного достоинства с самыми лестными словами.

- Хорошо, что ее там не было, - согласился Хуайсан, сердце которого упало так низко, что, кажется, насквозь промерзло в стылой земле. - Но ты прав, что о ней говорить? Незачем, забудь. Ты встретишь женщину, которая тебя достойна. Такую, которая не будет стесняться показать тебе лицо - ты ведь рассказывал, что она скрывается?

Он вдруг испугался, что не слышал этого от Цзян Чэна, и укусил себя за губу, коря за оплошность; но опасение было ложным - нет, конечно же. рассказывал, и с ними был Вэй-сюн, он припомнил этот разговор из очень, очень далекого прошлого.

- Благодарю тебя за твое предложение. Думаю, нам и в самом деле стоит держаться поближе. Кто приехал с вами, кроме сестры? Со мной Куайтуй-сюн, думаю, ты помнишь его, славный такой, похож на моего брата в его самых лучших качествах, и Яо-сюн. Его ты тоже можешь помнить. С ним не все слишком просто, но в уме ему не откажешь. Думаю, если два наших клана объединятся и будут действовать сообща - тайно, конечно, поскольку явный альянс напугает Вэней и заставит их растащить нас по углам - то выживать станет намного проще.

Он лег рядом, лицом к лицу Цзян Чэна, и чуть прикрыл глаза. Если позволить фантазии забрать тебя в полет на крыльях золотого дракона, можно представить всякое: царства, покорные тебе, несметные сокровища, необычайные приключения, и одного только не поднимут даже крылья дракона - того, чтобы Цзян Чэн лег вот так же, рядом, но зная обо всем, что случилось между ними ранее. По своей воле. По велению сердца. Это было мучительно, но Хуайсан не двинулся с места.

- Как жаль, что я почти не помню свою свадьбу и не поговорил с тобой толком тогда. Все было как в тумане... Думаю, я задолжал вам с Вэй-сюном славную попойку.

- Полюбить? Боюсь, это слишком громкое слово для брака по сговору, - осторожно сказал Хуайсан, будто бы по рассеянности забыв пальцы на виске Цзян Чэна. Волосы он уже убрал, теперь гладил, осторожно массируя, кожу, под которой билась жилка.

- Говорят, здесь всегда много крови у людей, которые склонны гневаться, - сказал Хуайсан шепотом, - у моего брата, у тебя. Вы очень похожи, знаешь; меня даже иногда это пугает. Но и очаровывает. Нет, я люблю не ее, она любит не меня, и о дружбе, увы, думать пока не приходится, так как обстоятельства нашей свадьбы были, мгм... были, словом, достаточно сложны и отчасти немного оскорбительны. Но я тебе как-нибудь расскажу в другой раз, сейчас и без того много забот.

На слове "невеста" пальцы его дрогнули и вжались в кожу Цзян Чэна чуть сильнее:

- Вот как! Что же, это не удивительно и правильно. Все мы теперь должны будем вступить в брак. Кто она? Из какого ордена? Неужели тоже одна из невест пионовой клумбы? Наши жены будут родственницами?

Впрочем, объятия Цзян Чэна отвлекали и от этой трагедии.

- Я пока и сам точно не знаю, Цзян-сюн. Опять же, что с меня взять? Я ничего-ничего не знаю. Но уверен, что когда ты отдохнешь немного, у тебя появятся самые замечательные идеи.

Хуайсан на какое-то время забыл, как дышать. Он позволил Цзян Чэну обнять себя, отлично понимая, что и объятия эти, и нежные слова принадлежат женщине, которой больше нет и быть не может. Вернее, он думал, что не может, но сейчас понимал, что если им удастся выйти живыми из этого демонами проклятого лагеря, то, возможно, вернется и Малиновка; любым способом, под любым предлогом, потому что без этого, конечно, ничего не возможно.

- Я знаю, Цзян-сюн, - сказал Хуайсан тихо и нежно, касаясь горячей и чуть влажной от волнения ладонью руки Цзян Чэна, - я знаю. Ты увлечен ею, в чем же себя винить? Думаю, она тоже тоскует о тебе. Чувствую это. Где-то там, где она сейчас, она думает и вспоминает. На самом краешке ханьфу ночи, в час перед рассветом, когда теми самые темные, есть час, когда мы всегда вспоминаем тех, кого любим и кто сейчас не с нами. Думай о ней, пусть она тебе приснится. Это прекрасно, Цзян-сюн, когда сердце болит по кому-то. Я тоже... тоже скучаю по кому-то. По двум людям. Очень разным и очень похожим.

Поняв, что он уже сказал больше, чем нужно, он спешно перевел разговор на другое:

- Вполовину не такой умный, как ты! Или как Вэй-сюн. Вот вам все играючи удается, а я сломаю голову, прежде чем придумаю что-нибудь, что будет хотя бы вполовину так хорошо, как ваши идеи. Как ты ладишь с ним сейчас? Все ли у вас спокойно, ну, кроме того, что нас схватили, как скот, и привезли сюда?

- Хорошо-хорошо, я не буду настаивать, - Хуайсан закрыл глаза и лег чуть ближе, с каждым цунем все больше крадущий то, что ему вовсе не принадлежит: тепло, нежность, вот это вот ленивое, покровительственное движение ладони. Кому предназначается такая ласка? Собакам Цзян-сюна? Кстати, о них...

- Вэй-сюну, верно, очень тяжело здесь будет из-за этой страшной собаки? Она, кажется, принадлежит толстому грубияну и будет здесь все время. Он все еще боится собак? Что же нам придумать, чтобы утешить? Отравить псину было бы слишком жалко, она пока никого не обидела, да и чем...

На это "рад" он предпочел не отвечать вовсе. Ах, как он сам был бы рад, если бы на это осторожное признание - ну хотя бы попытайся узнать, о ком я говорю, дай мне хоть такой шанс намекнуть! - Цзян Чэн ответил хот бы чем-нибудь, кроме равнодушной благожелательности. Но это, конечно, было невозможно.

- Знаешь, возможно, в моих вещах лежат один или два ароматических мешочка со смолой и сандалом из Гу Су. Хочешь, если нам предоставится возможность снова владеть своими вещами, я тебе их отдам? Раз тебе нравится аромат? Вас поселили в палатках, верно? Вот в них можно и спрятать благовония, будет приятно пахнуть. нам, под навесом, это и вовсе не нужно. А тебя я никогда не переоценивал, Цзян-сюн. Ты просто сам себя не так уж хорошо знаешь, чтобы оценить. Настоящие сокровища видны только по отдалении.

- Не одного тебя он покоробил поспешностью, Цзян-сюн, - сказал Хуайсан, совершенно растворившись в украденной у кого-то ласке. Хотя, может быть, она и принадлежала ему, но в каком качестве? Даже поцелуй не похож на поцелуй, как не бывает двух совершенно похожих бабочек в летний полдень - один для любимого, другой для почитаемого, третий для опекаемого. Он вздохнул, открыл было рот, будто бы решаясь сказать что-то еще, но покачал головой и только добавил, - не так все просто, как хотелось бы, в отношении моего союза с госпожой Цзинь. Как-нибудь потом я тебе расскажу.

Женщина? Ах, знал бы ты, невинное дитя лотосовой пристани... Знал бы ты все, верно, уже придушил меня.

- Да, конечно, я скучаю о брате, о доме. Без него очень худо. Но почему ты полагаешь, что тосковать можно только о женщине, Цзян-сюн?

Эти слова вырвались поспешно, и Хуайсан поморщился от досады, понимая, какими двусмысленными, или, вернее, лишенными второго смысла могут показаться эти слова. Молчать, дурак ты проклятый, молчать, как же развязывает язык постоянный страх, стоит только оказаться с кем-то, кто напоминает о доме!

- Я имею в виду, что есть же друзья, есть родня, словом, очень много разных людей, к которым привязываешься, или даже больше того, бывает, скучаешь по человеку в определенном обстоятельстве; оно проходит, и тоскуешь об утраченном времени. Словом, не слушай меня, я сам не понимаю, что несу, как и всегда.

Он засмеялся и поймал ладонь Цзян Чэна, подергал за палец:

- Тебе ведь тоже нравится этот запах. Что-то нас всех троих объединяет, как забавно.