Пальцы время от времени подрагивают, сдерживаемые от желания прикоснуться, но такое ощущение, что это наказание, и он держит себя, лишь поглядывая на чужие руки, как вежливый голодный поглядывает на чужую еду.
Юноша слушает и повинно опускает голову, понимая, что мужчина прав во всем, кроме одного. Когда он говорит про чувства, брови Чжи Гана сходятся на переносице и он смотрит на Гуаньшаня так, словно лекарь слушает сумасшедшего и пытается понять его лепет. Без осуждения и неприязни, но с крайней степенью внимания и непонимания "что он несет". А потом ещё эта глупость про отказ от служения.
- Я, - он все ещё смотрел так, словно пытался понять, действительно ли он услышал то, что услышал. - Я никогда не смог бы ослушаться вас, - говорит на всякий случай, словно не уверен, что Гуаньшань понимает это. - Я... конечно, я хочу служить Цзы Сюаню, ведь у него есть только я, в конечном итоге. Но он часть Лан Линь Цзинь. Как и вы. Пусть мои чувства к вам не соответствют тому, что должен испытывать воин к своему господину и служить вам лично было бы для меня не только честью, но и счастьем, мой выбор служить Цзы Сюаню это выбор не оставлять его одного, а не отказ от служения вам. Простите, если дал вам повод думать иначе. Это было не преднамеренно. И если впредь, по собственной глупости или другим причинам, я снова заставлю вас сомневаться в себе, - он прервался. - Я, - теряется опустив взгляд, не зная, что сказать, а затем губы складываются в кривую ухмылку. - Возможно, мне просто нужно признать, что я не единственный, кто так же верен вам. Впредь я не повторю этой ошибки. А что касается моих чувств, - Чжи Ган поднял на Гуаньшаня твердый взгляд. - Вы можете приказать мне вас не беспокоить и я не потревожу вас, но мои чувства к вам... я буду их хранить до конца дней этого мира, если смогу достичь бесмертия. Разве может быть иначе? - Вопрос звучит так, словно на него действительно ожидают ответ.