Обездвиженного Цзян Чэна занесли в шатер, а она задержалась снаружи, вновь подумав, что это безумие. Один шанс из десяти. Пол шанса из десяти!
Но отступать было уже некуда, и поздно было думать, почему она согласилась. От того ли, что была влюблена или из-за отчаянной мольбы Усяня спасти названного брата, то ли своего собственного тщеславия и желания воплотить в жизнь то, о чем лишь писали древние лекари в трактатах.
Вэнь Цинь посмотрела на своего брата и кивнула ему. Правильно, пусть держит за руку и помогает. А она запретила себе жалеть, для нее это была запредельная роскошь. Ей оставалась лишь холодная жестокость сосредоточенного разума. Она перекрыла себе все лишние каналы восприятия – частично иглами, частично волей, и преступила к операции.
Она думала, что управится часов за пять, но на то, чтобы соединить два беспомощных тела ослепляющей сетью золотых нитей, а потом разорвать их навсегда, ей понадобились бесконечные день и ночь.
Она опоила Вэй Усяня снадобьями, чтобы он оставался в сознании, и их оказалось слишком много, так что забыться он не мог и теперь, когда все закончилось, и в его зашитой груди больше не было золотого ядра, а лишь пустота и беспомощность.
-Все хорошо. Получилось, - Вэй Усянь сейчас не то что руку не мог поднять, даже попытка открыть глаза стоила неимоверных усилий. Боль совсем измотала его. Рядом на полу валялся изжеванный обрывок ремня.
-А-Нин, нагрей еще воды, - она тоже уже не чувствовала рук, и ее собственных сил было так мало, что она бы и котел с водой не могла бы вскипятить.
Вэнь Цинь склонилась над Цзян Чэном, погладила пальцами острую скулу. Он не шевелился, и сердце его билось слишком часто, но чужое золотое ядро в солнечном сплетении меридиан пульсировало мягко и ровно. Во время переноса он почему-то тоже кричал, хотя вся боль должна была достаться Вэй Усяню.
Она снова завязала ему глаза, наложив повязку бережно, но плотно, будто бинтовала рану. В уголках глаз у него были слезы. Телесную боль он не должен был чувствовать, всего остального она обещать не могла.
