Не то, чтобы Сюэ Ян и вправду избегал общества человека, которому нанес глубочайшую душевную травму – от этой фразы, однажды прозвучавшей в голове, он срывался в неконтролируемое хихиканье – нет, не избегал. Просто он слышал где-то, что преступник всегда возвращается на место, где пролил кровь, потому что отчего-то желает, чтобы его поймали. Сюэ Ян ничего подобного не желал, разговор с Яо его волшебнейшим образом успокоил, но не лишил подсознательной уверенности, что стоит ему заговорить с даосом – и каждой паршивой собаке в лагере станет известно о том, что он сделал. Поэтому всё, что он себе позволял – это редкие косые оценивающие взгляды, удовлетворенное хмыканье, когда он замечал, как бережет пораненную руку его близкий друг, прочие легко уловимые увертки, которые подмечаются только если знать, куда именно следует обратить взор. Как, например, он садился на землю: сперва чуть боком, прикрыв глаза, а потом постепенно расслабляясь, испытывая отголоски боли. От этого зрелища внутри бродяжки всё словно тоже сладостно обрывалось: дело рук своих ласкало взор почище любого разговора. В глубине души он даже признавал, что случившееся его, в общем-то устраивало даже в таком виде. Если бы только не это ощущение незаконченности…

Даос на грядках выпрыгнул как демон из дупла дерева – бродяжка только занес ногу для очередного уверенного шага куда-то в сторону закатного солнца, как его окликнули. С этой же занесенной ногой он рывком развернул тело и медленно, очень медленно, встал перед ним ровно. И наклонил голову, оглядывая собеседника с ног до головы:

- С чего ты взял? Я что, похож на обидчивого? Да я образец всепрощения и благодати, просто ужасно, ужасно, что это место не дает мне раскрыть себя во всей красе! – он театрально заломил руки и закатил глаза, призывая в свидетелей небесных жителей. – Вот и приходится быть смиренным как… как… - он забегал глазами по сторонам и радостно присвистнул: - Как редька перед прополкой! Вроде и сидишь в грязи, льют на тебя вонючую воду, а сделать ничего не можешь! И лишь кто-то свыше может тебя спасти! Вот так!

Он подошел к несчастной ботве дайкона и одним движением вырвал корнеплод, рассыпая вокруг себя комья сухой и холодной земли. Судя по всему, словесный поток, что сейчас лился из него, не поддавался никакому контролю. И не могло укрыться от внимательного взора, что после первого, внимательного изучения, теперь его взгляд падал куда угодно, кроме как на собеседника. Даже Яо, что стоял поодаль и почему-то задницей, досталось намного больше внимания.

- Ну а если ещё что добавить… то давай поговорим! Я открыт любой беседе! Например, как твое здоровье? Я страшно… просто невозможно переживал!

Сюэ Ян прервал свой поток сознания, и только потом осознал, какую ошибку он совершил. Потому что ответ приходилось слушать. И наблюдать, как человек, что не в состоянии даже обидеть комара – кстати, надо бы спросить, не подметает ли он перед собой землю? – сейчас ласково улыбался в ответ, скрывая истинное состояние. И скрыл бы, чего нет? Все ведь вокруг такие вежливые… не хочет человек делиться с тобой болью – протяни руку, сожми ласково и обними молчанием. Бродяжка никогда не отличался вежливостью, а потому внезапное её проявление сейчас было бы ещё подозрительнее, чем бесконечный рассказ о том, какую именно форму ему сейчас напоминает облако над их головами.

- Птицу, - ответил своим мыслям Сюэ Ян и указал пальцем в небо. – Смотри, оно похоже на птицу. У которой сломали одно крыло. Облако. Видишь? – он сократил расстояние между ним и собеседником и обхватил голову Син Чэня, чтобы тот посмотрел в ту же сторону, что и он. Как будто это требовалось… нет, требовалось прикоснуться. Ощутить снова теплую белоснежную кожу, которую он успел попробовать на вкус. – У тебя сломали крыло, ты сейчас один-в-один как та птица.

Он вдохнул носом воздух где-то рядом с виском Син Чэня, а потом отпрыгнул сразу на пару шагов в сторону. И задумчиво и очень внимательно осмотрел снова:

- Ничего не случилось. Просто я собирался уйти из лагеря бродить по свету дальше – и не ушел. Задержался. Ха-ха! Видишь, никак не могу от тебя отказаться! Тем более теперь, когда вокруг так холодно, а земля такая холодная… Ты знаешь, что такое совесть? Такая мерзкая штука, что сидит у тебя внутри и говорит с тобой твоим же собственным голосом. Ты знаешь, как мерзко звучит твой собственный голос, который говорит подобные вещи? Я вот не знаю. Никогда его не слышал. Хочешь редьку? Не хочешь? Ну и боги с ней, - он выкинул выдернутый дайкон куда-то в сторону и стряхнул землю с ладоней. - Ну так вот. Я общаюсь, как видишь. Может немного иначе, тебе кажется? Да, тебе кажется. Расскажи, почему у тебя перебито крыло.

- Какой монастырь? – Сюэ Ян вылупился в ответ с искренним изумлением – даже отбросил мысль о том, что даос весь напрягся как бамбуковый стебель, когда он к нему прикоснулся. Какая жалость… - Каких других?

Ему потребовалось по меньшей мере несколько вдохов и выдохов, чтобы припомнить причину прихода в этот лагерь. Точнее, даже не причину, а обоснование. А потом он рассмеялся, хлопнув себя ладонью одной руки по другой:

- Да я там даже и не был! Ну подумай, какой монастырь! Их не строят в канавах, откуда я родом, в них ходят люди с постными лицами, которые зачем-то придумывают себе тысячи правил, по которым, как они считают, им будет важно и нужно жить. Вот только кому это нужно? Кому станет лучше, если лишить себя мяса? Или радостей плоти? А ведь есть и обеты намного более изощренные – я вот слышал, что в одном из монастырей монахи отрезали себе ухо, как символ собственной глухоты к удовольствиям этого мира. И что в итоге? Ты точно также слышишь все эти удовольствия, вот только у тебя уха-то уже и нет! – он оттянул собственную ушную раковину и подергал за неё. – Вот тебе и ответ на вопрос, какими порой глупостями занимаются люди… Так что нет, никакой монастырь меня не ждет, мне уши дороги!

Попытка скрыть руку не укрылась от взгляда – и снова малейший укол ледяного стыда, который, впрочем, остался незамеченным. Стыдно-то не было. Было досадно:

- Какой идиот тебе рассказал подобное? – он округлил глаза, отчего сейчас они были похожи на плошки для безвкусной бобовой похлебки. И такого же грязно-мрачного цвета. – Боль ради боли не причиняет никто. А вот ради того, что тебе приносит чужая боль… - он мечтательно прицокнул языком. – Вот тут да, вариантов великое множество. Просто пойти и пнуть – это глупо. Ты же хочешь добиться реакции от того, кого ты пнул. Без этого ты можешь пойти и разбить ногу о камень. А вот чего ты ждешь, когда причиняешь боль… или что тебя самого довело до того, прежде чем ты поднял руку с зажатым в ней ножом – вот где следует искать ответы. Ты говоришь, что тебе не повезло… а что именно привело тебя к подобному невезению? Неужели боль наступила прямо сразу и не было ничего, кроме боли?

- Уши, - совершенно серьезно подтвердил Сюэ Ян. – И нет, я все-таки слукавил. Монастырь был, просто меня в нем не было. Шел мимо, ударили по голове, очнулся уже тут… Такие неприятности случаются даже с лучшими из нас, не говоря уж о простых весельчаках вроде меня, - он пожал плечами и, махнув рукой, пошел прочь с грядки, стараясь не идти слишком быстро. – Ты хорошо смеешься, мне нравится. Довольно искренне, будто сейчас смех для тебя весь и целиком, а больше ничего не существует. Сначала смех, теперь грусть. Никакой серости, правда? – он указал пальцем на то же самое облако, в котором разглядел птицу. Теперь она расплывалась и даже при безудержной фантазии бродяжки не походила ни на одно из знакомых животных. – Вон как это самое облако. Оно просто серое. А ведь могло бы быть птицей…

А вот к разговору о боли и её причинах ему действительно не нужно было даже готовиться – все есть боль. Что угодно можно заставить страдать, растоптать, унизить и слушать, как под пяткой хрустят чьи-то кости. И дышать в перерывах между новыми порциями:

- Чего ты хочешь от меня услышать? Что на самом деле всё не так и неправда? Что люди причиняют боль другим только чтобы… что? Расскажи мне ты, как ты думаешь? А я тебе расскажу, что боль дает тебе почувствовать себя живым. И нет в мире человека страшнее, чем тот, кто её не ощущает, - «как я» хотел добавить Сюэ Ян, но погасил ответ в улыбке. – Помимо боли живыми нас делает много чего. Например, конфеты. Например, миг, когда тебе достается то, чего ты страстно желаешь. И не когда ты берешь это силой, хотя и тут есть свой… - он поводил пальцами в воздухе, будто ловил парящее рядом нужное слово, - свой вкус. А когда само падает в ладони. Когда достается то, что не желало быть твоим…

Он хмыкнул и продолжил идти рядом, не делая попыток прикоснуться. Зато в голову пришла настолько дивная мысль, что он аж рассмеялся от неожиданности:

- Так тебе противно от того, что ты был бессилен? Ха-ха. И нет никакой веры в себя с той поры? Ну так у тебя всегда есть два… а нет, даже три выхода. Первый прост как песенка: иди и утопись. Не можешь пережить – не живи. Второй веселее – заверни свою обиду в шелковый платок и носи её с собой всю жизнь. Всегда. И значит то, что случилось с тобой, никогда тебя не оставит. А хочешь ли ты услышать третий? О, он сложнее всех вместе взятых…

- Принять и пережить, - Сюэ Ян покатал фразу на языке, потом наклонил голову на бок и повторил: - Принять и пережить... - на другой бок - хвост метался туда-сюда. - Принять и пережить... Прожевать и проглотить. Сделать частью себя, обернуть страшную тайну в бесценный опыт или смешную шутку... Как интересно, даос, неужели у тебя это получится? Или ты в совершенстве овладел техникой туманов? Знаешь, такой, очень полезной, когда ты идешь в тумане и видишь только то, что хочешь видеть на самом деле. Я сам её придумал. Она позволяет отрешиться от лишнего и больно биться коленями о невидимые выступы. А знаешь... это ведь очень просто проверить. Остановись, дай мне подумать...

Он сделал шаг назад и зажал между зубов большой палец руки, оценивающе глядя сверху вниз на человека в некогда белоснежных, а теперь просто серых одеждах. А потом вздохнул:

- Я бы тоже хотел, чтобы это было иначе. Чтобы все в жизни было иначе, но кто, кто же меня услышит? Может быть ты? А может быть они? - он ткнул пальцем в небо и продолжил исследовательский осмотр. - Принять и пережить... Переступить и идти дальше, - он снова повторил столь затронувшие какие-то струнки в душе слова, а потом хмыкнул и вскинул голову: - Тогда я хочу выяснить, стоишь ли ты сейчас посреди тумана.

И с этими словами он шагнул навстречу и обнял собеседника. Да так и замер.

- Услышь меня, услышь, - нараспев произнес Сюэ Ян, подержав вытянувшееся в струнку тело ещё несколько вдохов. А потом отступил назад, довольно глядя перед собой: - А ведь может ты и прав. Кто ж знает? Ты слышал легенду о человеческих судьбах? Про красные нити? О, наверное не слышал, а я её уже не очень хорошо помню, но что помню - то расскажу! Ну так вот, слушай меня, только не вздумай пропустить ни слова из рассказа! По легенде каждого из нас связывает с тем, кто ему предначертан, невидимая красная нить. Почему красная, если её никто и никогда не видел? - тут же сам отвлекся и чуть было не пустился в рассуждения, но чудом удержался на пути истории. - И вот, был такой мужчина... не помню как звали, как-то смешно... он рано потерял родителей и жил... ну, скажем так, не очень удачно он жил. И постоянно его преследовали неудачи с женитьбой. И вот он уже даже отчаялся обрести свое счастье, как встретил старика, а тот сидел с во-о-от такой книгой, - Сюэ Ян развел руки как можно шире, чтобы добавить дополнительной значимости своему рассказу. - Это была Книга Мертвых. Почему мертвых - не знаю, не имеет к легенде никакого отношения. Так вот старик сказал этому юноше, что все его неудачи от того, что вторая часть его нити привязана к ноге трехлетней девочки. И не суждено им быть вместе счастливыми, потому как самому мужчине на тот момент было намного больше лет. И послал он своего слугу, чтобы убил он ту девочку... а может и сам пошел, тут я снова запамятовал. Но пусть будет слуга. И взял тот свой меч и ударил эту девочку прямо посередине лба. И почему-то умер от удара сам, а девочка жива-живехонька осталась. А мужчина через пятнадцать лет женился на девице, у которой на лбу был шрам. И нет, это не наш друг Яо, - закончил он повествование, задорно расхохотавшись. - Как думаешь, о чем эта легенда?

- Да, ты мне её рассказывал, у реки, - не стал спорить Сюэ Ян, который все ещё воображал своего лучшего друга молодой застенчивой невестой какого-нибудь Вэнь Жоханя, о котором он только слышал, но был бы крайне не прочь познакомиться. Само собой, не в качестве пленного - такие знакомства для своей персоны бродяжка считал оскорбительными. Вот если бы на белоснежном цилине... Он мечтательно посмотрел снова в небо, но на этот раз не нашел там ничего интересного. - И я всё ещё против её существования. Жизнь одна, и надо её прожить так, чтобы не хотелось умереть и ждать следующей. А знаешь о чем моя легенда для меня? О том, что что бы ты ни сделал, твоя судьба не умрет. Это как... - он пощелкал пальцами, снова подбирая нужное слово, - ну как твой человек. Которому всё простишь и тебе всё простят. Было бы желание, - он пнул взявшийся из неоткуда камушек носком сапога и снова посмотрел на собеседника: - Больше ни о чем спросить не хочешь? Или рассказать? Видишь же, я с тобой разговариваю! Обнимать больше не буду, не дергайся ты так.

- Какой же ответ приходил тебе в голову? Мне, знаешь ли, очень сложно выдавать пространные речи на тему "почему мне сломали руку", если не знать всей картины. Вот, например, я заплатил за сладкое своим пальцем, - он помахал перед лицом даоса искалеченной левой рукой. - Вкусного, знаешь ли, захотелось, и челюсти р-раз! - и сами сжались! Я ж не виноват...

Видимо воспоминания были не из той области, которые приятно воскрешать в памяти - лицо бродяжки заострилось, на нем весьма четко проступили и следы постоянного недоедания, преследовавшее его задолго до появления в лагере, и невидимая грязь, которой он был облеплен с ног до головы и которую не смыть в обычной бочке. В общем, нормальное такое истинное лицо далеко не самого приятного в общении человека. Особенно в разговоре с тем, кто искренне желает понять причины случившегося.

- Ну и да, - ответил он без обычной напускной дурости, мрачно глядя себе под ноги. - Ты уверен, что сделал всё, чтобы предотвратить случившееся? Или где-то облажался? Потому что если последнее - значит, не так уж и не хотел. И уж поверь, я знаю, о чем я говорю.

- Значит не допусти того, чтобы это подобное повторилось, - мрачным, тихим голосом ответил он. - И плевать, каким именно образом. Начиная с того, что смирись и радуйся - так тоже руки заживают. Представь себя покрывалом. Красивым таким, белоснежным... Чистым. И представь, что в него воткнули меч и пропороли посередине дыру. Что ты бы стал делать? Можно зашить - и тогда на самом видном месте будет этот уродливый шрам. Не переступить. А можно сверху положить яркий кусок другой ткани. На белом всё смотрится просто чудесно...

- А вдруг не сможешь? - проявил чудеса чтения по камушкам на земле Сюэ Ян. Камушки складывались то в ровную линию, когда он дотрагивался до них носком сапога, то, после шурования пяткой, изобразили выгнутый лук, для которого он каблуком нарисовал тетиву, то, в итоге, разлетелись по сторонам, когда он размашисто проехал ногой. - Ты ведь сам говоришь, что сделал всё, чтобы этого не случилось. Случилось. А если снова? Что будешь делать? Опять штопать одеяло?

- Вот как, значит, - он прищурился и злобно посмотрел куда-то поверх головы собеседника. - Умрешь. Бедный, разнесчастный и обиженный! Так уверенно считающий себя лучше других тем, что не валялся в грязи! А теперь один раз вляпался - и все, жизнь не мила! И как же ты собирался людям-то добро нести, если сам ломаешься от одного удара?! Думаешь, ты особенный? Что тебя не касается вся мерзость этого мира?! А чем ты отличаешься от остальных?! Да ничем! И кровь у тебя красная, а не золотом отсвечивающая! И костей у тебя столько же! Так чем же ты лучше? Умрет он, ну конечно...

Слова вызвали такую волну злости, что, вывалив всё накопленное, оставалось только развернуться и уйти прочь. И бессмысленно беситься в углу от того, что кто-то внезапно не желал ломаться настолько сильно, что не видел для себя дальнейшей жизни. И это злило просто до белых глаз. Сюэ Ян ещё раз посмотрел на лицо даоса и представил себе, как от его кулака это белое лицо сминается в единое месиво из костей, мяса и крови... И вздохнул, растянув губы в улыбке:

- Всё, что происходит, чему-то нас учит. Тебя, меня, дружочка твоего и так далее. А ныть и жалеть себя бессмысленно. Так что реши для себя сам, как ты через это переступишь, потому что пока ты не готов. Кстати, а кто это сделал, как думаешь?

Стоило Син Чэню отступить, бродяжка сразу же почувствовал себя лучше. Маленькая победа в бессмысленной игре, правила которой он, как водится, не дочитал.

- С чего ты взял, что ты меня расстроил? - он безразлично пожал плечами, стараясь не показать, что его чуть ли не колотит изнутри. Уголок губы дергался, пальцы сами собой сжимались в кулаки: - Поступай как знаешь. Это твоя жизнь и твои правила. Первый, второй... никакой разницы. Переступай, живи, выплывай - делай как знаешь. Мои советы тебе вредны, я никогда не стоял в белом, ожидая, что грязный поток дерьма проплывет мимо, а кто-то добрый ляжет, чтобы ты прошел по спине. А ты именно этого и ждешь... Ну дождешься, наверное. Пишите письма, перевязывайте локонами! - он махнул рукой на прощание и, развернувшись, неспешно пошел прочь от грядок.

Сюэ Ян, предоставленный на некоторое время самому себе, отнюдь не бездействовал. В ходе его вечерних свершений было: пинки ни в чем не повинных голых деревьев, бросание камней в даль, попытка уйти из лагеря, не менее целеустремленная попытка вернуться – он по дороге вляпался в какую-то лужу с жирной грязью, отчего совсем расстроился – а также тщательные поиски утешения. По несчастному стечению обстоятельств никакой дельной кандидатуры на драку у него не оказалось. Зато повезло в другом…

Поэтому когда даос постучал по деревяшке палатки, ответом ему было довольно громкое и невнятное:

- Кт пршел?! Вали отседова, не звал… звать… не… не нужен ты, короче! – и полог разошелся, за которым можно было разглядеть пьяного вдрыбадан бродяжку, продолжавшего искать утешения на донышке горшочка. Судя по запаху вокруг, вино было не легким и вкусным, а тяжелым и гадким. Как раз подстать настроению. Когда он разглядел посетителя, губы сжались в тонкую линию, и он ответил совершенно членораздельно: - Ты здесь испачкаешься. Чего хотел?

Сюэ Ян кривовато усмехнулся в ответ на неожиданный визит и довольно ожидаемые слова. И пожал плечами, не делая ни приглашающего, ни отказывающего жеста:

- Ты извинился. Я тебя услышал. Если ты считаешь, что извинения как будто стирают сказанное мной или тобой - нет, это не так. Но ты вежливый и иначе не можешь, так? Я тебе вот что скажу: если хотел обидеть намеренно, то извиняться не за что. Поэтому я никогда не извиняюсь. А если случайно - то это не ты обидел, а на тебя обиделись. И ты снова ни в чем не виноват. Всё? Я снял с тебя груз ответственности? Можешь идти. Тебе ещё своего обидчика искать... - он хмыкнул, отпивая из кувшинчика, - и убивать. А я продолжу пить это чудо, что так коварно скрывал от меня мой друг Яо. Или поделиться? - он усмехнулся, когда мышца на щеке дернулась в нервном спазме.